Калинка, Валериан
| Валериан Калинка | |
| Walerian Kalinka | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
26 декабря 1886 (60 лет) |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: | |
| Язык произведений: | |
Валериан Калинка (польск. Walerian Kalinka), (20 ноября 1826 — 26 декабря 1886) польский священник и историк, приближенный министра иностранных дел России, а во время Польского восстания 1830—1831 гг. — главы Национального правительства Адама Ежи Чарторыйского.
Биография
Калинка родился около Кракова, эмигрировал из Польши в 1846 из-за политических беспорядков и его причастности к Краковскому восстанию. Состоял в польском иезуитском ордене Resurrectionist Order. Работал на газету «Czas» в 1848, но затем нашел убежище в Париже, где стал активным участником группы Hôtel Lambert (консервативной польской эмиграции).
Первая работа Калинки — Galicia und Cracoio, историческая и социальная картина Польши с 1772 до 1850. Он впоследствии думал о написании истории польской эмиграции, но в конечном счете стал редактором еженедельника «Политические польские Новости», был его автором совместно с Джулианом Клэкзко (Julian Klaczko). Издание было запрещено, но в Познани издавалось в течение четырёх лет, и участвовало во многих аспектах польской национальной жизни. Статьи Калинки связаны с правом, управлением, историей, и статистикой, и имели отношение главным образом к внутренней жизни Польши.
Калинка стал послушником в иезуитском ордене (Resurrection Fathers) в Риме. Нескольких раз путешествовал в Галицию, где на средства, выделенные польским сеймом 1 февраля 1881 открыл воспитательное заведение-интернат для русской молодежи).
После 1863, в поиске документов для биографии Адама Чарторыйского, он наткнулся на важные работы, которые опубликовал в двух томах как Последние Годы Станислава Августа (1787-95). Юзеф Шуйский (Józef Szujski), хотя и не был знаком Калинке, в это же время работал в том же самом направлении. Оба обвинялись в подрыве патриотического чувства собственного достоинства, в унижении Польши в глазах иностранцев, и разрушения уважения к прошлому. Калинка в ответ на это говорил, что он не становится меньше поляком, когда учится на прошлых ошибках, как лучше служить своей стране. Решение проблем Польши Калинка видел так:
Между Польшей и Россией живёт огромный народ, ни польский, ни российский. Польша упустила случай сделать его польским, вследствие слабого действия своей цивилизации. Если поляк во время своего господства и своей силы не успел притянуть русина к себе и переделать его, то тем меньше он может это сделать сегодня, когда он сам слабый; русин же стал сильней, чем прежде… Контрнаступление Востока на Запад, начатое бунтом Хмельницкого, катится все дальше, и отбрасывает нас к средневековой границе [династии] Пястов. Окончательный приговор ещё не пал, но дело обстоит хуже некуда.
Как нам защитить себя? чем?! Силы нет, о праве никто не вспоминает, а хваленая западная христианская цивилизация сама отступает и отрешается… Быть может, в отдельности этого русского (малорусского) народа. Поляком он не будет, но неужели он должен быть Москалем?! Сознание и желание национальной самостоятельности, которыми русины начинают проникаться, недостаточны для того, чтобы предохранить их от поглощения Россией… Пускай Русь останется собой и пусть с иным обрядом, но будет католической — тогда она и Россией никогда не будет и вернется к единению с Польшей. Тогда возвратится Россия в свои природные границы — и при Днепре, Доне и Черном море будет что-то иное… А если бы — пусть самое горшее — это и не сбылось, то лучше [Малая] Русь самостоятельная, нежели Русь российская. Если Грыць не может быть моим, то да не будет он ни моим, ни твоим! Вот общий взгляд, исторический и политический, на всю Русь!
— Stanislaw Tarnowski, hrabia, «[www.archive.org/stream/ksiadzwaleryank00tarngoog Ksiadz Waleryan Kalinka]», W Krakowie, 1887, стр. 167-170
В 1877, после посещения католических миссий в Болгарии, он стал священником женского монастыря в Ярославе. Здесь в 1880 вышел первый том его Sejmczteroletni (The Four Years Diet). В предисловии Калинка заметил: «История призывает прежде всего к правде; и при этом правда не может вредить патриотизму.» Второй том появился в 1886, через тридцать лет, которые он потратил на его написание. Калинка умер в Ярославе.
Произведения
- Galicja i Kraków pod panowaniem austriackim, 1853
- Przegrana Francji i przyszłość Europy
- Hugo Kołłątaj
- Nasze zadania i uchybienia
- Ostatnie lata panowania Stanisława Augusta
- O Dziejach Polski prof. M.Bobrzyńskiego
- O znaczeniu obchodu 3 Maja
- Przegrana Francji i przyszłość Europy
- Względy Polskie w sprawie władzy świeckiej papieża
- Żale Polaków na Zachód
Напишите отзыв о статье "Калинка, Валериан"
Ссылки
- (польск.) [www.zmartwychwstancy.pl/walerian-kalinka.html Биография]
Отрывок, характеризующий Калинка, Валериан
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.
Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
