Карасёв, Александр Никитович

Карасёв Александр Никитович
Дата рождения	30 августа 1916(1916-08-30)
Место рождения	Владикавказ, Терская область, Российская империя
Дата смерти	14 марта 1991(1991-03-14) (74 года)
Место смерти	Чернигов, Украинская ССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	ВВС
Годы службы	1937-1968
Звание
Часть	В период ВОВ: 282-й истребительный авиаполк (73-я истребительная авиадивизия Южного фронта) → 248-й истребительный авиаполк → 164-й истребительный авиаполк (38-я армия Юго-Западного фронта) → 6-й истребительный авиаполк → 9-й гвардейский истребительный полк (6-я гвардейская истребительная авиадивизия, 8-я воздушная армия Южного фронта)
Командовал	После ВОВ: 523-ый истребительный авиполк 303-й истребительной авиадивизии 54-й воздушной армии, с октября 1952 года - командир 303-й истребительной авиадивизии
Сражения/войны	Оборонительные сражения в Молдавии, Тираспольско-Мелитопольская оборонительная операция (1941), Донбасская и Ростовская оборонительные операции (1941), Ростовская наступательная операция (1941), оборонительные сражения на Дону (1942), Сталинградская битва (1942), Ростовская наступательная операция (1943), Миусская, Донбасская и Мелитопольская наступательные операции; Корейская война
Награды и премии

Александр Никитович Карасёв — советский военный деятель, лётчик-истребитель, участник и ветеран Великой Отечественной войны (старший лейтенант в начале войны, к концу своего боевого участия в войне — майор и помощник командира 9-го гвардейского истребительного авиационного полка). Позже — командир 523-го истребительного авиполка 303-й истребительной авиационной дивизии 54-й воздушной армии, значимый участник Корейской войны в 1951—1952 годах; с октября 1952 года — командир 303-й истребительной авиационной дивизии. В 1959—1968 годах — военный педагог, начальник и зам. начальника нескольких военных авиационных училищ лётчиков.

Биография

Родился 30 августа 1916 года в городе Владикавказе Терской области, ныне столице Республики Северная Осетия — Алания, в семье каменщика. Русский. Окончил 7 классов и школу ФЗУ по профессии «токарь по металлу», работал токарем на швейной фабрике имени С. М. Кирова. Проживал на улице Трубецкого, дом 5, который сегодня является объектом культурного наследия Российской Федерации. В Красной Армии с декабря 1937 года. Был призван на срочную службу, служил мотористом в ВВС Северо-Кавказского военного округа. В апреле 1940 года направлен на учёбу. В декабре 1940 года окончил Нахичеванскую военно-авиационную школу, в 1941 году — Батайскую военно-авиационную школу пилотов. Член ВКП(б)/КПСС с 1943 года.

На пятый день Великой Отечественной войны А. Н. Карасёв вступил в первый бой с фашистскими захватчиками в составе 282-го истребительного авиационного полка (73-я истребительная авиационная дивизия, ВВС Южного фронта). С августа 1941 года был лётчиком, с сентября — командиром звена 5-й отдельной авиационной эскадрильи ПВО Южного фронта. С ноября 1941 года — командир звена 248-го истребительного авиаполка, с апреля 1942 года на той же должности в 164-м истребительном авиаполку (оба полка — в ВВС 38-й армии. Юго-Западный фронт). В июле 1942 года А. Н. Карасёв был назначен в 6-й истребительный авиационный полк 8-й воздушной армии, где отличался в боях по защите Сталинграда, сбив 6 августа два самолёта противника.

В числе лучших лётчиков-истребителей 8-й воздушной армии в сентябре 1942 года прибыл в 9-й гвардейский истребительный авиационный полк (6-я гвардейская истребительная авиационная дивизия, 8-я воздушная армия, Южный фронт), формируемый Л. Л. Шестаковым. Определен в первую эскадрилью А. В. Алелюхина, сначала лётчиком, с января 1943 — командиром звена, с августа 1943 — заместителем командира эскадрильи, с ноября 1943 — командиром эскадрильи, с января 1944 года — помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе. В боях за Сталинград в составе этого полка Карасёв произвёл 120 боевых вылетов, провёл 35 воздушных боёв, в которых лично сбил шесть самолётов противника.

К боям за Ростов он уже имел два ордена Красного Знамени. A 1 апреля указом Президиума Верховного Совета СССР гвардии старший лейтенант Карасев был удостоен высшей награды Родины — ордена Ленина. После «яка», летом 1943 года, переучился на истребитель Р-39 «Аэрокобра». 10 мая 1943 года командир звена 9-го гвардейского истребительного авиационного полка (6-я гвардейская истребительная авиационная дивизия, 8-я воздушная армия, Южный фронт), гвардии старший лейтенант Карасёв А. Н. был представлен к званию Героя Советского Союза. «За время боевых действий с немецкими захватчиками, — указывалось в представлении командиром полка Л. Л. Шестаковым, — Карасёв показал себя бесстрашным и волевым лётчиком-истребителем, отлично знающим свой самолёт и вооружение… Имеет на своём счету 301 боевой вылет, провёл 70 воздушных боёв, в которых сбил 23 самолёта противника, из них лично — 14».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 августа 1943 года гвардии старшему лейтенанту Карасёву Александру Никитовичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 1138).

5 ноября 1943 года Карасёву было присвоено очередное воинское звание капитана, а 25 февраля 1944 года он стал майором.

7 апреля 1944 года майор Карасёв А. Н. с боевого задания не вернулся… Ему пришлось вступить в бой с пятью «мессершмиттами». Искусно маневрируя, он уничтожил один самолёт, а другой подбил. Но и сам был сбит. Объятый пламенем, его самолёт упал на занятой врагом территории в Крыму…

К этому времени на боевом счету А. Н. Карасёва было более 380 боевых вылетов и 112 воздушных боёв, в которых он сбил 23 самолёта врага лично и 9 — в группе. Участник оборонительных сражений в Молдавии и Тираспольско-Мелитопольской оборонительной операции летом 1941 года, Донбасской и Ростовской оборонительных операций 1941 года, Ростовской наступательной операции 1941 года, в оборонительных сражениях на Дону летом 1942 года, в Сталинградской битве, Ростовской наступательной операции зимой 1943 года, в Миусской, Донбасской, Мелитопольской наступательных операциях.

Отважный лётчик остался жив. В бессознательном состоянии он был взят в плен. Содержался в Севастопольской тюрьме, затем прошёл ряд концлагерей. Несколько раз бежал, но безуспешно. 8 мая 1945 года лагерь Маутхаузен, в котором находился А. Н. Карасёв, освободили советские войска. Лётчик узнал, что его 6-я гвардейская авиадивизия находится поблизости, в Чехословакии. Он написал туда письмо. Вскоре в лагерь за ним прилетел самолёт По-2 и перебросил в дивизию.

Находился на спецпроверке в офицерском фильтрационном лагере при 12-й запасной стрелковой бригаде Южно-Уральского военного округа. В ноябре 1945 года проверка была завершена, ему были возвращены все награды, и он остался служить в Военно-воздушных силах. В январе 1946 года вернулся в свой родной 9-й гвардейский истребительный авиаполк (входил в 1-ю воздушную армию Белорусского военного округа). С июня 1946 года — лётчик-инспектор по технике пилотирования 303-й истребительной авиационной дивизии в Белорусском военном округе, которая в июне 1950 года в полном составе переброшена в Приморский военный округ и передана в состав 54-й воздушной армии. В январе 1951 года назначен командиром 523-го истребительного авиаполка в этой дивизии. Освоил реактивные истребители.

В марте 1951 года полк переброшен в северный Китай, началась правительственная командировка. С июня 1951 года — участник Корейской войны 1950—1953 годов. На этой войне вновь проявил себя не только лично отважным воздушным бойцом (первым открыл боевой счёт своего полка в воздушном бою 18 июня 1951 года), но и умелым и грамотным командиром. Там же на войне в октябре 1951 года был назначен заместителем командира 303-й истребительной авиационной дивизии и затем в боевых вылетах почти не участвовал, оставаясь в Корее до февраля 1952 года. Полковник А. Н. Карасёв стал самым результативным из советских ветеранов, Героев Советского Союза, сражавшихся в Корее. Совершил 112 боевых вылетов на «МиГ-15бис», в воздушных боях уничтожил лично 7 самолётов (1 бомбардировщик и 6 истребителей США). Был представлен к званию дважды Героя Советского Союза, но в Москве награда заменена на орден Ленина.

По возвращении в СССР, в октябре 1952 года назначен командиром 303-й истребительной авиационной дивизии. С декабря 1957 года — на учёбе, окончил Высшие академические курсы при Военной академии Генерального штаба в сентябре 1958 года, а в сентябре 1959 года он окончил основной курс Военной академии Генерального штаба.

С сентября 1959 года — начальник Ворошиловградского военно-авиационного училища лётчиков. После его закрытия в декабре 1960 году переведен начальником штаба — заместителем начальника Черниговского военного авиационного училища лётчиков. С августа 1968 года генерал-майор авиации Карасёв А. Н. — в запасе.

Жил в областном центре Черниговской области Украинской ССР — городе Чернигове. Скончался 14 марта 1991 года. Похоронен в Чернигове на Яцевском кладбище.

Награды и память о герое

• Герой Советского Союза (медаль «Золотая Звезда» № 1138);
• трижды кавалер ордена Ленина (01.04.1943; 24.08.1943; 22.04.1952);
• четырежды кавалер ордена Красного Знамени (23.09.1942; 22.03.1943; 01.08.1943; 10.10.1951);
• кавалер ордена Отечественной войны 1-й степени (11.03.1985);
• кавалер ордена Красной Звезды (30.12.1956);
• медаль «За боевые заслуги» (24.06.1948);
• другие медали.

Память

В Чернигове, на доме где жил Герой, установлена мемориальная доска.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Зангиев Т. Н. Они защищали тебя, Орджоникидзе, 1973.
• Зильманович Д. Я. На крыльях Родины. — Алма-Ата: Жалын, 1985.
• Муриев Д. З. Осетии отважные сыны. — Орджоникидзе: Северо-Осетинское изд., 1974.
• Сейдов И. Советские асы Корейской войны. Москва, 2010.
• Советские асы 1941—1945. Автор-составитель М. Ю. Быков. М.: Яуза Эксмо, 2008.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2463 Карасев Александр Никитович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Карасёв, Александр Никитович

От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.