Флагстад, Кирстен
| Кирстен Флагстад Kirsten Flagstad | |
 1940-е гг. | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Страна | |
| Профессии |
оперная певица |
| Певческий голос | |
| [www.kirsten-flagstad.no/ sten-flagstad.no] | |
Кирстен Мальфрид Флагстад (норв. Kirsten Malfrid Flagstad; 12 июля 1895, Хамар, Шведско-норвежская уния — 7 декабря 1962, Осло, Норвегия) — норвежская оперная певица-сопрано. Признана одной из величайших исполнительниц партий в музыкальных драмах Вагнера. Её голос обладал силой и блеском, но вместе с тем лиризмом и гибкостью.
Биография
Кирстен Флагстад родилась в музыкальной семье (её отец был дирижёром, мать — пианисткой). Училась в Осло и Стокгольме. На оперной сцене дебютировала в 1913 году в небольшой партии Нури в опере Эжена д’Альбера «Долина» (Национальный театр Осло). На протяжении следующих 18 лет её карьера была связана только со Скандинавией. Она исполняла разные партии в операх Вебера, Верди, Бизе, Гуно и других композиторов, а также в опереттах.
Известность пришла к Флагстад в 1932 году, когда она впервые исполнила партию Изольды в «Тристане и Изольде» Вагнера. С тех пор вагнеровские партии заняли в её репертуаре основное место. Уже в следующем году она была приглашена на Байройтский фестиваль. В 1935 году она с огромным успехом дебютировала в Метрополитен-Опера в Нью-Йорке в партии Зиглинды в «Валькирии». С тех пор она часто выступала в США и Лондоне. Помимо вагнеровских ролей (Изольда, Брунгильда, Зиглинда, Елизавета, Эльза и др.), она нередко исполняла партию Леоноры в «Фиделио» Бетховена. Певица сотрудничала со многими выдающимися дирижёрами, такими как Вильгельм Фуртвенглер, Фриц Райнер, сэр Томас Бичем и др; её партнёром был великий тенор Лауриц Мельхиор.
Военное время Флагстад провела в Норвегии. Её муж был обвинён тогда в связях с нацистами и умер в тюрьме в 1946 году. Обвинения выдвигались и в адрес самой певицы; хотя она была и непричастна, но в первые послевоенные годы её карьера была затруднена. Вскоре она опять с успехом выступила в Нью-Йорке и Лондоне. Одним из её последних великих достижений является партия Дидоны в «Дидоне и Энее» Пёрселла. 22 мая 1950 года в Лондоне она пела на премьере «Четырёх последних песен» Рихарда Штрауса. В 1952 году Кирстен Флагстад участвовала в записи «Тристана и Изольды» с Людвигом Зютхаусом под управлением Фуртвенглера — эта запись по сей день считается вершиной вагнеровского исполнительства.
Кирстен Флагстад покинула сцену в 1955 году (в 1957 году состоялся её последний концерт, на котором она исполняла песни Грига); в 1958—1960 годах она была художественным руководителем Норвежской Оперы. В 1958 году участвовала в записи оперы «Золото Рейна» под управлением Георга Шолти — в партии Фрики (остальные оперы цикла «Кольцо нибелунга» были записаны дирижёром после смерти певицы, которую далее в партии Фрики заменила Криста Людвиг).
В 1985 году в родном городе певицы Хамаре был открыт Музей Кирстен Флагстад.
Бронзовый памятник Кирстен Флагстад установлен рядом с Оперным театром в Осло.
Напишите отзыв о статье "Флагстад, Кирстен"
Примечания
Ссылки
- [www.mild-und-leise.de/Saengerinnen/Flagstad_Kirsten.htm Биография на немецком языке + фотографии]
- [www.steffi-line.de/archiv_text/nost_buehne2/03st_flagstad.htm Биография на немецком языке]
- [www.cs.princeton.edu/~san/sopranos.html#flagstad Фотографии]
Отрывок, характеризующий Флагстад, Кирстен
– Кого надо?– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
