Валькирия (опера)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Опера
Валькирия

Хундинг убивает Зигмунда
Место первой постановки

Мюнхен

Вальки́рия (нем. Die Walküre) — музыкальная драма (опера) Рихарда Вагнера, вторая часть тетралогии «Кольцо Нибелунга».





Общие сведения

Опера в трёх действиях. Время действия мифологическое. Место действия — берега Рейна.

История создания

Либретто к опере, как и ко всему циклу «Кольцо Нибелунга», было написано самим Вагнером в 1849—1852 годах в Цюрихе. Музыка была создана в 1852—1856 годах там же. Впервые опера была поставлена 26 июня 1870 года в Мюнхене под управлением Франца Вюльнера; Вагнер остался недоволен этим, поскольку был убеждён, что тетралогия должна ставиться целиком, но этот замысел осуществился только в 1876 году на первом Байройтском фестивале: «Валькирия» была представлена 14 августа, дирижировал Ганс Рихтер.

Действующие лица

Краткое содержание

Действие первое

В хижине Хундинга. Обессиленный Зигмунд ищет здесь убежище от урагана. Жена Хундинга Зиглинда гостеприимно встречает его, хотя незнакомец не называет своего имени. Оба нежно смотрят друг на друга. Вернувшийся муж замечает, что незнакомец и Зиглинда похожи между собой, и желает знать, кто его гость. Зигмунд, не называя себя, рассказывает, что враги сожгли его дом, убили мать и похитили сестру; с тех пор он блуждал по свету с отцом, прозванным Волком, но затем потерял его из виду. В последней стычке он остался безоружен («Friedmund darf ich nicht heißen»; «Мирным зваться нельзя мне»). Хундинг понимает, что этот человек — его враг, он родился от брака Вотана со смертной женщиной из рода Вельзе. Зиглинда, его сестра-близнец, похищенная во время нападения, вынуждена была стать женой Хундинга. На следующий день, решает Хундинг, Зигмунд должен сразиться с ним. Оставшись один, Зигмунд вспоминает, что отец когда-то обещал ему непобедимый меч. Зиглинда, подсыпав мужу снотворное, открывает гостю, что некогда одноглазый незнакомец (Вотан) вонзил в ясень меч, который до сих пор никому не удавалось вытащить. Зигмунд понимает, что это меч его отца. Весенний ветер распахивает дверь; молодые люди узнают друг друга, их охватывает безудержная страсть. Зигмунд вырывает меч — он называет его Нотунг — и бежит вместе с Зиглиндой (дуэт «Schläfst du, Gast?», «Спишь ли ты, гость?»; «Winterstürme wichen dem Wonnemond», «Бури злые стихли в лучах весны»).

Действие второе

Дикая и суровая местность в горах. Вотан с высоты видит бегство влюблённых и зовёт любимую валькирию Брунгильду (валькирии переносят павших героев в Валгаллу), чтобы она даровала победу Зигмунду в его поединке с Хундингом. Но как только дева-воительница уходит, появляется жена Вотана Фрикка и требует наказать Зигмунда. Вотан защищает его как возможного победителя нибелунгов, свободного от установленных богами законов. Но Фрикка замечает, что Зигмунд, сын Вотана, подвластен тем же законам. Значит, он должен умереть, а его меч — сломаться. Вотан понимает, что не может нарушить законы (святости брака, недопустимости кровосмешения). Он снова зовёт Брунгильду. Ещё не родился герой, свободный от договора с Фафнером и способный отнять у него кольцо. Зигмунд не уйдёт от наказания, и горе, если Брунгильда не поразит его своим мечом (дуэт «Laß ich’s verlauten»; «В думах открыться»).

В глубине ущелья появляются Зигмунд и Зиглинда. Выбившаяся из сил Зиглинда уговаривает Зигмунда оставить её. В конце концов, успокоенная им, Зиглинда засыпает. Брунгильда является перед Зигмундом с вестью о смерти. Но его страсть и отчаяние, готовность убить себя и Зиглинду, вызывают сочувствие Брунгильды, решающей спасти героя («Siegmund! Sieh auf mich!»; «Зигмунд! Близок час!»).

Во время поединка она закрывает Зигмунда своим щитом. Вотан, видя её непослушание, сам копьём разбивает на части меч Зигмунда. Зигмунд падает под ударами Хундинга, а Брунгильда уносит на коне Зиглинду, захватив и обломки меча. Вотан презрительно, одним движением руки, поражает Хундинга и в ярости преследует Брунгильду.

Действие третье

Валькирии носятся на конях посреди бури, вызванной гневом Вотана. Слышится их воинственный клич, но они не решаются защитить провинившуюся сестру. Сражённой горем Зиглинде Брунгильда открывает, что её сын по имени Зигфрид станет величайшим героем, что он сумеет восстановить чудесный меч. Валькирии помогают Зиглинде укрыться в лесу, где Фафнер, превратившись в змея, сторожит золото Рейна.

Появляется мрачный Вотан. Брунгильда больше не будет валькирией, она заснёт волшебным сном и станет женой первого, кто её разбудит. Брунгильда умоляет отца окружить её преградой, которую мог бы преодолеть только герой. Вотан окружает дочь пламенным кольцом и печально уходит («Leb wohl, du kühnes, herzliches Kind!»; «Прощай, мой светоч, гордость моя!»).

Избранные записи

(солисты даются в следующем порядке: Вотан, Брунгильда, Зигмунд, Зиглинда, Хундинг; * — не является частью полной записи тетралогии)

В астрономии

В честь героини оперы Рихарда Вагнера Зиглинды назван астероид (552) Зигелинда, открытый в 1904 году.

В честь самой оперы назван астероид (877) Валькирия, открытый в 1917 году.

Напишите отзыв о статье "Валькирия (опера)"

Ссылки

  • [libretto-oper.ru/wagner/walkure Полное либретто оперы «Валькири» на русском]
  • [classiclive.org/index.php?option=com_content&view=article&id=156:2011-05-10-10-43-40&catid=43:2011-05-02-07-30-22&Itemid=67 Синопсис оперы «Валькирия»]

Отрывок, характеризующий Валькирия (опера)

Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.