Князь Церкви

Князь Церкви — термин, в настоящее время применяющийся исключительно к кардиналам Римско-католической церкви. Однако, исторически термин более значим как общее название всех высших священнослужителей (епископов и архиепископов и даже аббатов), чьё служение даёт им высокий светский ранг и привилегии князей (в самом широком смысле) или приравнивает их к князьям. В случае с кардиналами, с ними всегда обращаются в протоколе как с принцами королевской крови.

По аналогии со светскими князьями в широком смысле (то есть, подразумевая любого верховного феодального правителя независимо от его титула), в условиях феодального классового общества было вполне целесообразно рассматривать высших представителей духовенства, главным образом, прелатов, как привилегированный класс (сословие), подобный знати и занимающий место немногим ниже, а возможно, даже выше светской знати в общественной иерархической системе. Часто высшие духовные особы, например, епископы, имели по протоколу право первенства перед знатью и занимали первые места на самых высоких собраниях, включая суды и заседания законодательных органов. Достаточно вспомнить лордов-епископов в английской (позже британской) Палате лордов и князей-примасов в Венгерском королевстве. В Священной Римской империи существовал институт князей-епископов, имевших как светский, так и церковный титул. Наиболее могущественные из них участвовали в выборах императора (архиепископы Кёльна, Майнца и Трира).

Поскольку в Европе с некоторого времени среди младших сыновей династических домов вошло в обычай делать церковную карьеру, особенно среди тех, кто отстранялся от наследования титулов, члены королевских семейств и аристократия начали занимать многие из самых высших прелатств.

Примеры: Генрих Стюарт, кардинал-герцог Йоркский, второй внук Якова II, короля Англии и Энрике Ависский, кардинал-король Португалии, пятый сын Мануэля I, короля Португалии. Даже папы римские открыто назначали кардиналов-племянников из своих собственных семейств, таких как Медичи, Боргезе, Фарнезе, Людовизи, Барберини и т. д. Однако это частные случаи.

Отрывок, характеризующий Князь Церкви

«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.