Кремлёвские курсанты (телесериал)
Поделись знанием:
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
| Кремлёвские курсанты | |
 постер сериала | |
| Жанр | |
|---|---|
| Создатель | |
| В ролях |
Денис Береснев, |
| Композитор | |
| Страна | |
| Количество сезонов |
2 |
| Количество серий |
160 (Список серий) |
| Производство | |
| Продюсер |
Вячеслав Муругов, |
| Режиссёр |
Валентин Козловский, |
| Оператор |
Валерий Лебедев, |
| Сценарист |
Леонид Купридо, |
| Хронометраж |
~ 48 минут |
| Трансляция | |
| Телеканал | |
| На экранах | |
| Ссылки | |
|
Страницы на официальном сайте «СТС»: [old.ctc-tv.ru/rus/projects/serials/kk/index.phtml старая] / [ctc.ru/rus/projects/serials/2428/ новая]К:Википедия:Статьи со сложным входом в Модуль:URL | |
| IMDb | |
«Кремлёвские курсанты» — оригинальный российский телесериал телекомпании «КостаФильм», описывающий вымышленную историю жизни курсантов Московского высшего военного командного училища. Является косвенным продолжением телесериала «Кадетство». Съёмки данного сериала происходили на территории реально существующего МВВКУ[1], учащиеся и выпускники которого носят почётное звание «Кремлёвские курсанты» с 1919 года и по сей день[2]. Премьера первого сезона состоялась на канале «СТС» 16 февраля 2009 года в 21:00. Премьера второго сезона состоялась на канале «СТС» 10 августа 2009 года в 20:00. Заключительная серия была показана 13 августа 2010 года.
Содержание
Сюжет
История сериала развивается вокруг трёх выпускников-суворовцев — Ильи Сухомлина (Аристарх Венес), Степана Перепечко (Павел Бессонов) и Алексея Сырникова (Кирилл Емельянов), поступивших по окончании лета в «Московское высшее военное командное училище», где каждому из них присваивают звание младшего сержанта. Наравне с кадетами в училище поступают выпускники обычных школ, без военного образования, именуемые «школьниками» — это Дмитрий Красильников (Денис Береснев), Геннадий Варнава (Сергей Друзьяк) и Николай Ковнадский (Никита Тезин). Третью сторону составляют так называемые «армейцы» — Евгений Брагин (Илья Ригин), Сергей Гончар (Ренат Кадыров) и Степан Прохоров (Сергей Дьячковский) — что уже отслужили призывниками в армии и владеют практикой больше, чем теорией. Позже к главным героям присоединяется Максим Макаров (Александр Головин), переведённый из Петербурга за драку с сослуживцем. А Алексей Сырников тем временем переводится в Рязанское воздушно-десантное училище, о котором мечтал ещё будучи суворовцем.
Первый курс
Вскоре после общего знакомства на «КМБ», среди молодых курсантов возникают трения по поводу их биографий, вплоть до разделения каждой из сторон на кланы, в которых лишь Прохоров и Ковнадский держат нейтралитет. Влияние командира роты майора Губского (Николай Токарев), а также личные методы дисциплины командира взвода капитана Давыдова (Алексей Аптовцев) вскоре помогают героям перешагнуть через своё прошлое и уделить больше внимания проблемам настоящего, то бишь их курсантской жизни.
И неважно, будь то всего лишь двойка по математике, неслабый денежный долг, или даже внезапное появление «стукача» в роте — будущим офицерам предстоит пройти через многое, чтобы понять все строгости военного дела, присягу которому дали они на плацу в самый первый день своей службы.
Второй курс
Ребята переходят на второй курс. В училище появляется новый преподаватель — майор Дорохин, который влюбляется в капитана Суханову. Но Суханова впоследствии выходит замуж за Губского. Появляется бывший парень Ани, и отношения в семье Прохорова разлаживаются. У Полины очередные проблемы с её бывшим мужем Глебом. Позже училище появляется ещё один новый преподаватель — Павел Павлович Василюк.
Ближе к зиме генерал-лейтенанта Романенко переводят на другое место службы. Он предлагает Маминой и Коптелю поехать с ним. Новым начальником училища назначают Серёгина, а Боткин занимает место его заместителя. Губского и Давыдова тоже повышают в должности, а Давыдов к тому же получает звание майора, а на его место приходит молодой карьерист Постников, сразу диктуя свои условия взводу. Сезон увенчается победами на любовном фронте Гончара, Ковнадского и даже Дорохина, а Макаров тем временем приближается на одну ступень к Прохорову в семейном положении, и наконец женится на Полине.
Персонажи и роли
Главных персонажей можно разделить на три группы: школьников, армейцев и, соответственно, суворовцев. Если с последними всё понятно, то первые представляют собой выпускников обычных школ, не имеющих особого военного образования, в то время как вторые уже отслужили призывниками в армии, и получили общее представление об использовании оружия и некоторой тактике. В свою очередь, выпускники СВУ знают много, но мало чего ещё испытали в боевых учениях. Бывшие кадеты при поступлении в МВВКУ после принятия военной присяги получают звание «младший сержант» (армейцы проходят учёбу в присвоенном ранее звании).
По развитии сюжетной линии, суворовцы больше примыкают к выпускникам школ, чем к армейцам, скорее всего из-за совместных школьных привязанностей.
Суворовцы
- Илья Сухомлин (актёр Аристарх Венес) — Илья приезжает в Москву после того, как у него вместе с Ольгой не получается устроиться в Питере, и на вступительных экзаменах в МВВКУ снова встречается с Перепечко и Сырниковым. Дальше их жизнь следует совместно и дружба крепнет с появлением более серьёзных трудностей.
- Степан Перепечко (актёр Павел Бессонов) — Стёпа решает податься в командное после отказа из морского училища, куда он не был принят из-за проблем с дыханием. Помимо того, у Стёпы есть несколько новостей для своих друзей, в том числе и встреча с новой девушкой.
- Алексей Сырников (актёр Кирилл Емельянов) — по всё-таки сбывшейся воле Ротмистрова, Алексею отказывают в «десантуре» и он обязуется поступить в «командное». Чуть позже Алексей понимает, что сделал правильный выбор, и остаётся благодарным своему отцу. В МВВКУ Алексей окончательно мирится с остальными суворовцами и даже даёт себе клятву тоже стать офицером, правда уже не на крови. Однако ближе к концу первого сезона Алексей всё же переводится в Рязанское училище ВДВ.
- Максим Макаров (актёр Александр Головин) — несмотря на то, что Максим появляется лишь в середине первого сезона, ему тоже отведена отдельная история в сюжете, среди своих сверстников. Многие факты о происшедшем за последние полгода он решает скрыть даже от своих лучших друзей.
Школьники
- Дмитрий Красильников (актёр Денис Береснев) — «Крас», как его называют остальные, это не просто хороший и добрый друг. Это ещё и ходячая энциклопедия, будущий зять медработника, а главное — на все сто уверенный в себе и целеустремлённый парень. И хотя в школе он был круглым отличником, а значит, что Диме были открыты все дороги, своей дальнейшей карьерой он выбрал именно военное училище. На занятиях Красильников демонстрирует великолепные знания о военной истории и военной технике, из-за чего ему завидовали армейцы. Поначалу прижиться в училище было трудно, но потом, как и все, Красильников привык.
- Геннадий Варнава (актёр Сергей Друзьяк) — чистой души простецкий сельчанин, приехавший в Москву из деревни. На жизнь Варнава смотрит везде положительно, из-за чего во многих ситуациях наивности — хоть отбавляй. И хотя жизнь в училище сильно меняет его, не во всех случаях это изменение происходит в худшую сторону, хотя встречаются и такие моменты. Больше всех с Геннадием находит общий язык Перепечко, который тоже родом из деревни. У Гены два любовных фронта: Ника и Зоя. Пока что он не может выбрать ни одну из них. Среди курсантов известен как «Варген» — по первым слогам фамилии и имени (Варнава Геннадий).
- Николай Ковнадский (актёр Никита Тезин) — в отличие от остальных курсантов, настоящий характер «Логопеда» (как он был прозван за сложную фамилию) узнаётся героям не сразу, хотя бы по причине его замкнутости и тихости. Ковнадский краток в словах, но не в мыслях, а потому его желание податься в МВВКУ только для того, чтобы «откосить» от службы в армии, очень скоро становится явным. Непосредственно вслед за этим в роте необъяснимо появляется доносчик. Но уже после того, как курсант сломал ногу и вернулся в училище, ребята заметили в нём настоящего человека.
Армейцы
- Сергей Гончар (актёр Ренат Кадыров) — неоспоримый лидер всего отделения, хоть и не самый старший среди своих в группе. Гончар — типичный «дембель», сменивший погоны, но сохранивший авторитет перед подчинёнными «духами». Тем не менее, в пределах училища, все его попытки подчинения школьников и суворовцев встречают сопротивление. А за годами его службы между тем скрывается всё же добрая, но сильно избалованная сущность. Влюблён в капитана Суханову. Эта любовь часто преподносит ему не очень приятные вещи.
- Евгений Брагин (актёр Илья Ригин) — в отличие от Гончара, Брагин, вылетевший из армии до дембеля, так и не получив воинского повышения, ласков лишь на поверхности. Внутри же он сильно переменчив, скользок и постоянно наводит на себя ненужное внимание. Крыса и стукач. Если Гончар являлся инициатором всех трений между армейцами и выпускниками, то Брагин доводил их до враждебности. Когда же в роте появился «стукач», то в том, что это мог быть именно Брагин, ни у кого не возникло никакого сомнения. Может спокойно подставить человека.
- Степан Прохоров (актёр Сергей Дьячковский) — самый старший из всех служивых и заместитель командира взвода. Дослужившийся до сержанта, Степан уже нередко попадал в армейские передряги и, следовательно, предпочитает держать нейтралитет во всех конфликтах, не мешая учиться новичкам, но и не трогая своих сослуживцев. На личном фронте у Прохорова всё более чем чудесно: он уже женат и стал отцом.
Другие курсанты
- Дмитрий Добров — младший сержант Анатолий Шулик (заместитель командира 2-го взвода 2-й роты)
- Алексей Боченин — младший сержант Александр Царёв («Царь»)
- Сергей Дунаев — курсант Хомченко
- Алексей Мельников — абитуриент-суворовец
Работники училища
- Юрий Беляев — генерал-лейтенант Романенко Василий Макарович (бывший начальник училища)
- Степан Старчиков — генерал-лейтенант Серегин Виктор Андреевич (начальник училища)
- Олег Тополянский — полковник Коптель Александр Николаевич («Коп») (заместитель начальника училища и преподаватель по огневой подготовке в 1-м сезоне)
- Иван Рыжиков — майор/подполковник Боткин Алексей Валерьевич (командир 1-го батальона/командир 3-го батальона/заместитель начальника училища)
- Николай Токарев — майор Губский Артур Вениаминович («Война») (командир 1-й роты/командир 1-го батальона)
- Алексей Аптовцев — капитан/майор Давыдов Василий Кириллович («Полярник») (командир взвода/командир 1-й роты)
- Николай Хмелев — капитан Козин Андрей Александрович (начальник клуба)
- Алексей Розин — майор Кольцов Владимир Станиславович (тренер по рукопашному бою)
- Юрий Павлов — прапорщик Корнеев (из автопарка)
- Наталья Вдовина — майор Мамина Светлана Кирилловна («Мамочка») (врач училища)
- Лариса Шатило — Коптель Маргарита Сергеевна («королева Марго») (психолог)
- Сергей Холмогоров — (врач-окулист)
- Елена Никишина — Леночка (медсестра)
- Вадим Андреев — подполковник Василюк Павел Павлович (преподаватель по огневой подготовке во 2-м сезоне)
- Валерий Лыков — майор Валерий Викторович Блинов (преподаватель по тактике и стратегии)
- Сергей Шипилов — майор Коновалов Игорь Дмитриевич («Бронетанковый Коновал») (преподаватель по конструкции бронетехники)
- Александр Васютинский — майор/подполковник Тополь Станислав Петрович («Тополь-М», «Чудило») (бывший преподаватель уставов)
- Петар Зекавица — майор Дорохин Валентин Васильевич (преподаватель уставов)
- Ирина Лосева — капитан Суханова Наталья Александровна (преподаватель информатики)
- Борис Эстрин — Волынский Георгий Юрьевич («Волына») (преподаватель математики)
- Людмила Дмитриева — Прилуцкая Алла Евгеньевна (преподаватель культурологии)
- Илья Оболонков — старший лейтенант Постников Игорь Владимирович (новый командир взвода)
Родители
- Сергей Жолобов — подполковник Ротмистров Вадим Юрьевич (отец Алексея Сырникова)
- Андрей Межулис — Фёдор Николаевич Красильников (отец Дмитрия Красильникова)
- Софья Горшкова — Лидия Павловна Красильникова (мать Дмитрия Красильникова)
- Фёдор Добронравов — Перепечко Николай Петрович (отец Степана Перепечко)
- Татьяна Пискарева — Перепечко Валентина Антоновна (мать Степана Перепечко)
- Георгий Мартиросьян — Макаров Пётр Иванович (отец Максима Макарова)
- Ирина Цывина — Макарова Лариса Сергеевна (мать Максима Макарова)
- Александр Синевич — Андрей Ковнадский (отец Николая Ковнадского)
- Эвелина Сакуро — Ковнадская Эльвира Олеговна (мать Николая Ковнадского)
Девушки/жёны
- Александра Живова — Марина Мамина (девушка Дмитрия Красильникова)
- Елена Захарова — Полина Сергеевна Макарова (Ольховская) (жена Максима Макарова)
- Мария Кожевникова — Анна Прохорова (жена Степана Прохорова)
- Юлия Учиткина — Ольга Куршакова (невеста Ильи Сухомлина)
- Дарья Соболева — Анжелка Митрофанова (девушка Степана Перепечко)
- Татьяна Волкова — Настя (девушка Алексея Сырникова)
- Марина Орлова — Вероника (Ника) Вячеславовна Самохина (девушка Геннадия Варнавы)
- Глория Августинович — Лиля (бывшая девушка Сергея Гончара, сестра Натальи Сухановой)
- Анна Халилулина — Саша Скребцова (девушка Николая Ковнадского)
Друзья, знакомые
- Валерий Афанасьев — генерал-лейтенант Владимир Петрович Прокофьев (друг и боевой товарищ Василия Макаровича Романенко)
- Александр Дривень — Костик (друг и одноклассник Дмитрия Красильникова)
- Екатерина Чебышева — Анжела Анжелкарина (бывшая девушка Степана Перепечко)
- Наталья Палагушкина — Света (одноклассница и бывшая девушка Дмитрия Красильникова)
- Андрей Лебедев — Сырников Вадим Петрович (нефтяной миллионер)
- Алексей Гущин — Сидоренко
- Роман Стабуров — Вдовин Валентин Петрович
- Наталья Кулинкина — Лариса Алексеевна (мать Анны Прохоровой)
- Мария Бердинских — Зоя (знакомая Геннадия Варнавы)
Прочие персонажи
- Юрий Чернов — Колька-«Два ведра».
- Евгений Пронин — Игорь Фирсов (любовник и бывший парень Анны Прохоровой).
- Денис Парамонов — Эдик (сын Алины).
- Артур Сопельник — Александр Трофимов (бывший суворовец).
- Вадим Померанцев — Захаров (капитан милиции) .
Рейтинг
Как сообщает «Коммерсантъ», в дни показа первых 4-х серий с 16 февраля по 19 февраля 2009 года доля телезрителей в возрасте от 6 до 54 лет по стране составила 15 % (в Москве — 9 %). Для сравнения — доля зрителей дебютировавшего в то же время сериала «Папины дочки» составила около 21 % (как в Москве, так и в стране в целом)[3].
Интересные факты
В одной из серий у Майора Губского был день рождения. Младший сержант Гончар сказал: "Лучше бы у Губского день рождения было 22 июня". А у актёра, который снимался в роли Майора Губского - Николая Токарева, на самом деле день рождения 22 июня
См. также
Напишите отзыв о статье "Кремлёвские курсанты (телесериал)"
Примечания
- ↑ Ярослав Щедров. [www.mk.ru/16600.html «Кадеты» стали «Курсантами»]. Газета «Московский комсомолец» (23 октября 2008 года). Проверено 23 июня 2009. [www.webcitation.org/68Ev8aSrA Архивировано из первоисточника 7 июня 2012].
- ↑ [www.mil.ru/848/1045/1272/21010/21015/23093/23098/index.shtml Историческая справка](недоступная ссылка — история). Министерство обороны Российской Федерации. Проверено 23 июня 2009. [web.archive.org/20070630001148/www.mil.ru/848/1045/1272/21010/21015/23093/23098/index.shtml Архивировано из первоисточника 30 июня 2007].
- ↑ Арина Бородина. datepublished = 26 февраля 2009 года. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1126015 Алексей Пивоваров напомнил о прежнем НТВ]. Газета «Коммерсантъ» № 34 (4089) от 26.02.2009. Проверено 23 июня 2009. [www.webcitation.org/66KPimu5K Архивировано из первоисточника 21 марта 2012].
Ссылки
- [Old.CTC-TV.Ru/rus/projects/serials/kk/index.phtml Веб-страница проекта] на [Old.CTC-TV.Ru старой версии официального веб-сайта] телевизионного канала «СТС»
- [ctc.ru/projects/serials/kremlyevskie-kursanty/ Веб-страница проекта] на официальном веб-сайте телевизионного канала «СТС»
- [WWW.IMDb.Com/title/tt1479027 Страница на IMDb.Com]
- [ruskino.ru/mov/11875 Кремлёвские курсанты на Ruskino.ru]
Отрывок, характеризующий Кремлёвские курсанты (телесериал)
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
