Кречет

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кречет
Научная классификация
Международное научное название

Falco rusticolus Linnaeus, 1758

Ареал

Охранный статус

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Вызывающие наименьшие опасения
IUCN 3.1 Least Concern: [www.iucnredlist.org/details/22696500 22696500 ]

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе

Красная книга России
популяция сокращается

[www.sevin.ru/redbooksevin/content/292.html Информация о виде
Кречет]
на сайте ИПЭЭ РАН

Кречет[1] (лат. Falco rusticolus) — птица из отряда соколообразных семейства соколиных





Этимология названия

В русском языке слово «кречет» зафиксировано уже с XII века (в «Слове о полку Игореве»). Происходит от праслав. *krečetъ, которое, в свою очередь, восходит к звукоподражательному глаголу *krekati[2].

Полевые признаки

Самый крупный из соколов. Масса самца чуть больше 1 кг, самки — до 2 кг. Окраска сибирского кречета светлая (светлее лапландских кречетов), но изменчивая: от буровато-серой до почти белой сверху; брюшная сторона беловатая с темным рисунком. Темная полоска у разреза рта («усы») почти незаметна. На надклювье, как у всех соколов, характерный зубец. Лапы жёлтые. Скорость в полёте высокая, после нескольких взмахов птица быстро несётся вперёд, не парит. Сидящий кречет держится прямо.

Кречет похож на сапсана, но крупнее и имеет относительно более длинный хвост. Голос также похож на голос сапсана, но грубее и ниже: хриплое «кьяк-кьяк-кьяк» или протяжное «кеек-кеек-кеек». Весной может издавать довольно тихую и высокую трель[3]. Южный горный подвид — алтайский кречет, которого многие специалисты считают подвидом или морфой балобана, — отличается более однообразной темной окраской[4].

Распространение

Арктическая и субарктическая зона Европы, Азии и Северной Америки; обособленный подвид имеется на Алтае, Саяне, центральном (вероятно восточном) Тянь-Шане. Самые северные пункты — в Гренландии под 82°15' с. ш. и 83°45'; самые южные, кроме горно-азиатского подвида — средняя Скандинавия, Командорские о-ва (о. Беринга, около 55° с. ш.). На кочевках в холодное время года примерно до 60° с. ш. в Сев. Америке, Азии, Европе, отдельные особи и южнее[3].

Характер пребывания

Некоторые особи оседлы, другие в течение зимы откочевывают к югу, сосредоточиваясь главным образом в лесотундре, отчасти и в лесной полосе. Кроме того имеются вертикальные миграции (горный среднеазиатский подвид спускается из альпийской зоны в долины)[3].

Биологическое описание

Крупные соколы, с размахом крыльев около 120—135 см при общей длине около 55—60 см. Самка заметно больше самца. Вес самца чуть более 1000 г., самки — около 1500—2000 г. Телосложение массивное, цевки оперены на 2/3 длины, крылья длинные и острые, хвост относительно длинный.

Питание

Кормовые объекты кречета — птицы средней величины, в меньшем количестве млекопитающие. Ежедневная потребность кречета в пище составляет около 200 г. Ощипывает и ест добычу кречет на определённом месте в районе гнезда или зимовки. Здесь находят остатки пищи и погадки из костей, перьев и шерсти. Когда птенцы малы, добычу для них ловит самец, а самка ощипывает её и отрывает голову и конечности. Это делается вне гнезда, поэтому перьев в гнезде не бывает.
Нападает кречет на добычу по-соколиному, подлетая к ней сверху и, складывая крылья, хватает лапами. Ловит преимущественно летающих птиц. Умерщвляет пойманную добычу клювом, ломая ей шею или прокусывая затылок. Вне времени размножения кречеты одной пары, как и другие соколы, охотятся порознь, но держатся, по-видимому, в одном охотничьем участке.[3].

Размножение

Кречеты половозрелы со второго года жизни. Пары постоянные.
Обычно гнёзд не строят, часто пользуются гнёздами воронов или канюков. Расположены гнёзда на скалах, в расщелинах или нишах, чаще на карнизах, прикрытых выступом или навесом, но иногда и на открытых склонах[3]. Гнездо примитивное, с небольшой выстилкой из мха, перьев, сухой травы. Обычный размер — около 1 м в диаметре и 0,5 м в высоту. Кречеты, как правило, занимают одно и то же гнездо в течение многих лет и даже десятилетий (для Европейского Севера известны случаи, когда в одном и том же гнезде кречеты гнездились с XVII века до наших дней).
Число яиц обычно 3—4.[5]
С конца июля и в августе идет откочевка молодых с мест гнездования. Выводки держатся вместе в августе и сентябре[4].

Лимитирующие факторы

Кречеты гибнут от браконьерской охоты, а на Севере также в капканах, особенно на песцовом промысле: на Таймыре капканы на песцов устанавливаются открыто, на естественных и искусственных холмиках. Если они не оборудованы ограждениями из кольев, кречеты, откочевывающие осенью в тундру, используют их для присады, попадают в капканы и гибнут. Только на двух охотничьих участках на Западном Таймыре общей площадью около 2 тыс. км² в ноябре-декабре 1980—1981 гг. в песцовых капканах погибло 12 кречетов[4].

Охота с кречетом

В средние века Кречеты высоко ценились в качестве охотничьих птиц на соколиных охотах (см. Соколы) и из Дании ежегодно посылалось правительством в Исландию специальное судно за кречетами.

Кречеты служат ловчими птицами, разделяются на белых К. (Falco candicans, groenlandicus) — лучших и самых ценных, исландских К. (F. islandicus), норвежских или обыкновенных («серых») К. (F. hyrfalco) и красных К. (F. sacer) — ныне очень ценящихся в Бухаре, Хиве, Киргизских степях, Алжире, Персии и Индии, а в прежнее время также во Франции, Англии и в охоте царя Алексея Михайловича, для которой они добывались в Архангельской губ. и в Сибири. Кречеты относятся к ловчим птицам высокого полёта (haut-vol), причём низвергаются на добычу — «бьют» её сверху, иногда схватывая её когтями и унося с собой или же только убивая силой удараК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5358 дней].

Браконьеры

В России популярен отлов данной птицы, которую впоследствии отправляют за границу, стоимость одной птицы составляет 30 000 долларов на рынках зарубежья[6].

Галерея

Напишите отзыв о статье "Кречет"

Примечания

  1. Бёме Р. Л., Флинт В. Е. Пятиязычный словарь названий животных. Птицы. Латинский, русский, английский, немецкий, французский / Под общей редакцией акад. В. Е. Соколова. — М.: Рус. яз., «РУССО», 1994. — С. 50. — 2030 экз. — ISBN 5-200-00643-0.
  2. Этимологический словарь славянских языков. — М.: Наука, 1985. — Т. 12. — С. 111.
  3. 1 2 3 4 5 Г. П. Дементьев. Птицы Советского Союза, т.1. — М.: Сов. наука. 1951.
  4. 1 2 3 Сыроечковский Е. Е., Рогачева Э. В. Красная книга Красноярского края. Красноярск: Кн. изд-во, 1995. С. 195.
  5. [birds.krasu.ru Видовой очерк на сайте Птицы Средней Сибири]
  6. [lenta.ru/news/2011/11/08/birds/ Lenta.ru: В России: На Камчатке у браконьера изъяли вымирающих кречетов]

Литература

  • Дементьев Г. П. [ashipunov.info/shipunov/school/books/dementjev1951_sokola-krechety.djvu Сокола-кречеты]. — М., 1951.
  • К. П. Галлер, «Охота с соколами и ястребами» («Природа и Охота», 1882, VII);
  • его же, «Соколиная охота» (« Справочно-памятная книжка-календарь Лаврентьева для охотников на 1884-85 гг.»).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кречет

Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.