Культура Барнаула

Барнаул располагает относительно развитой сетью учреждений культуры и искусства.

Музеи и галереи

С 1823 года существует Алтайский государственный краеведческий музей — старейший в Сибири, с богатыми запасниками и экспозициями. В 2012 году рядом с музеем в здании, являющемся памятником архитектуры федерального значения, после реставрации открылся музей «Горная аптека». Известны и такие музеи, как Государственный музей истории литературы, искусства и культуры Алтая, Государственный художественный музей Алтайского края. Много лет работает выставочный зал Союза художников Алтайского края. В 1990-х годах—2000 появляются музей истории православия на Алтае, галерея «Кармин», музей автоугона, галерея «Universum», музей «Мир времени».

Среди экспозиций городских музеев есть залы, посвящённые В. М. Шукшину, рудному делу на Алтае, животному миру Сибири и др. 1 сентября 2007 года открыт муниципальный музей «Город», а 24 января 2008 года — Музей истории развития образования. В городе также работают галереи современного искусства: «Соль», «Бандероль» и «Республика ИЗО».

Театры и филармонии

В городе действует несколько театров. Крупнейшие из них — Алтайский краевой государственный театр музыкальной комедии, Алтайский краевой театр драмы им В. М. Шукшина, Государственный молодёжный театр Алтая — весьма популярны у горожан, а их спектакли часто проходят при аншлагах. Самое большое количество показов (более 500) остаётся за постановкой Театра музыкальной комедии «Голубая дама» (по пьесе Марка Юдалевича). Для детей в Барнауле работает Алтайский государственный театр кукол «Сказка».

Молодёжные и экспериментальные театры представлены театр-студией «Калейдоскоп», студенческим театром «Пристройка» и театром Теней. 21 июня 2011 года после масштабной реконструкции открыто новое здание Молодёжного театра Алтая.

С 22 апреля 1944 года действует Государственная филармония Алтайского края, образованная на базе концертно-эстрадного бюро (1939). Здесь установлен единственный в крае орган.

Кинотеатры

Город располагает современной сетью кинозалов, работающих в стенах кинотеатров советского времени после реконструкции — киноконцертный развлекательный комплекс «Мир», миниплекс «Родина», а также мультиплексы «Европа-Киномир» в ТРЦ «Европа» и «Огни - Киномир» в ТРЦ «Огни». В 2015 году открылся восьмизальный кинотеатр в ТРЦ «Арена». В «Арена-Киномир» работает единственный в крае зал IMAX, а также зал с креслами D-Box. Продолжают работать «Премьера» и кинозал ДК посёлка Южного. В парке «Эдельвейс» работает многозальный 3D кинотеатр «Матрица».

До 1990-х годов в Барнауле существовала обширная сеть кинозалов. В 2006 году был разобран кинотеатр «Первомайский». Кинотеатры «Чайка», «Заря», «Пионер», «Юность», «Россия», «Луч», «Алтай», «Искра», «Спутник» либо частично разрушены, либо перестроены под магазины, офисные помещения, клубы.

Архитектура

Изначально город строился по образу и подобию Санкт-Петербурга, что во многом и определило облик центральной части Барнаула как регулярного города. Профессиональные архитекторы А. И. Молчанов и Я. Н. Попов, которые формировали облик Барнаула, были учениками и последователями известных архитекторов Д. Кваренги и К. Росси. В Барнауле более 20 памятников архитектуры и истории XVIII и первой половины XIX века, выдержанных в традициях классицизма: уникальный комплекс сереброплавильного завода, Демидовская площадь — образец общественно-административных площадей, ансамбль Петропавловской линии. Эклектика присутствует в зданиях городской думы, Торгового дома Полякова (универмаг «Красный»), гимназии Будкевич (на Красноармейском проспекте), усадьбы инженера А. Лесневского (ул. Ползунова, 56).

Многие деревянные постройки, украшенные выразительной домовой резьбой, были уничтожены крупным пожаром 2 мая 1917. Пострадали и кирпичные здания. А в 1930-е годы были разрушены или перестроены большинство храмов и соборов Барнаула, поэтому первоначальный облик исторической части города не сохранился. Один из крупнейших сохранившихся храмов Барнаула — Покровский собор.

Символы города

Вид на Нагорный парк с нового моста через Обь	Демидовская площадь

Дом под шпилем	Магазин «Красный»

1930-е годы отмечены строительством общественных и жилых зданий в стиле конструктивизма. Примерами могут служить жилой массив БМК, госпиталь, швейная фабрика на улице Воровского и прилегающие постройки. Интересен также ансамбль застройки 1930—1950-х годов на проспекте Ленина — главной улице города. Проспект Ленина является одним из любимых мест прогулок горожан, его бульварная часть тянется от улицы Льва Толстого до площади Октября. Популярны места для встреч у фонтана «Космос» и нулевого километра (стела с колыванской вазой).

В Нагорном парке (бывшая ВДНХ) находятся восстановленные могилы известных жителей и исторических деятелей Алтая и Барнаула. Там же установлены 7-метровые белые буквы «БАРНАУЛ», встречающие людей, въезжающих в город через Новый мост. В 2010 году в Барнауле появился зоопарк, который начинал своё существование как зоосад в городском парке «Лесная сказка».

Среди памятников и монументов можно выделить Монумент Славы на площади Победы, памятники А. С. Пушкину на одноимённой улице, у здания педуниверситета — В. С. Высоцкому, на улице Юрина — В. М. Шукшину, у здания Алтайского государственного технического университета — И. И. Ползунову. Памятник Ползунову стоит также на площади Свободы. В 2010 году в городе открыто сразу два памятника — рок-музыканту Виктору Цою и жертвам политических репрессий. В 2012 году на площади Октября вместо монумента В. И. Ленину установлен памятник крестьянам-переселенцам на Алтай. Из-за драпировки, присутствующей в композиции памятника Ленину близ перекрёстка просп. Ленина и ул. Анатолия, в путеводителе по России британское издательство Lonely Planet называет данный памятник «Ленин-тореадор» (англ. Lenin the Toreador).

Отрывок, характеризующий Культура Барнаула

Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…