Латвийское самоуправление

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Латвийское самоуправление (Landesselbstverwaltung; zemes paspārvalde) — марионеточный орган власти, созданный под руководством нацистской гражданской оккупационной администрации на территории Латвии. Параллельно с этим создавались и другие местные самоуправления в Эстонии (Эстонское самоуправление) и Литве (Литовское самоуправление).

Начальный этап до формирования самоуправления

После борьбы местных коллаборационистов за симпатии гитлеровской администрации, которая продолжалась всё лето 1941 года, генеральный комиссар Латвии Генрих Лозе в итоге 20 сентября 1941 года издал приказ, который запрещал на территории Прибалтики любые объединения и собрания, а также создание каких-либо политических партий и организаций. Дело в том, что до начала сентября между собой активно конкурировал ряд пронацистски ориентированных группировок, которые стремились «понравиться» оккупационным властям (группа сторонников экс-министра финансов ульманисовского правительства Альфреда Валдманиса, члены «Перконкруста», члены «Центрального Комитета освобождённой Латвии» под руководством полковника генштаба Эрнеста Крейшманиса и так далее). Несмотря на создание местного самоуправления практическое руководство Латвией (как и другими захваченными прибалтийскими республиками) осуществляли генеральные комиссары на основе «Организационного указа», изданного в ведомстве Альфреда Розенберга 7 марта 1942 года. Этот указ юридически закрепил статус и функции местного самоуправления. Немецкий генеральный комиссар имел право принимать любые меры административного характера, а любые меры, связанные с экономикой, также осуществлялись оккупационной администрацией.

Борьба за создание самоуправления

Сперва немецкие руководители рассматривали возможность создания послушного «Совета доверенных лиц», во главе которого мог встать полковник Латвийской армии, писатель и публицист Александрс Пленснерс, который пользовался расположением начальника местного командования вермахта фон Рока, но вскоре планы гитлеровцев изменились. На вхождение в совет претендовал Валдманис, который не пользовался репутацией проверенного человека у немцев, а окончательно они отказались от идеи по созданию «Совета» после того, как местное отделение гестапо проведало о планах Пленснера по формированию самостоятельного латвийского правительства, претендовавшего на более широкие полномочия. В итоге один из латышских коллаборационистов, полковник-лейтенант Виктор Деглавс, был застрелен неизвестными, когда направлялся в квартиру своего соратника и покровителя Пленснера на пересечении улицы Антонияс и Дзирнаву, а документы, которые он нёс с собой, исчезли (по всей видимости, в них содержался список лиц, которые возглавят латвийское правительство). Скорее всего, их забрали гестаповцы, совершившие убийство. Официально было объявлено, что Деглавс покончил жизнь самоубийством. После этого Пленснер изменил стратегию отношений с гитлеровскими руководителями и перестал претендовать на власть.

Создание "Земельного управления"

В середине августа 1941 года в Латвию возвращается экс-командир Курземской дивизии Оскар Данкерс. Он бежал из Латвии 20 июня 1940 года, опасаясь наказания со стороны органов советской власти. Вскоре после возвращения Данкерс, как видный пронемецкий представитель национального истеблишмента, удостоился встречи с генералом Францем фон Роком. Руководитель местного отделения вермахта высказался по поводу необходимости предоставить местные территории в управление лицам латышской национальности. Таким образом, Данкерсу был дан намёк, что его кандидатура в качестве латыша-управителя может быть рассмотрена гитлеровской администрацией. Данкерс выслушал предложение и обещал подумать и дать ответ в течение двух дней, после чего отправился на консультацию с экс-президентом Латвии Альбертом Квиесисом. Бывший глава республики фактически одобрил намерение Данкерса и укрепил его в необходимости согласиться с предложением. После этого Оскар Данкерс вновь явился на аудиенцию к фон Року, после чего уже 21 августа тот уполномочил Данкерса на управление частью оккупированной территорией Латвии, но не всей. На начальном этапе регламентирования новой административной структуры создавалось так называемое «Земельное управление», в состав которого входили пять человек. Помимо них в Земельное управление также входили подполковник Волдемар Вейсс, начальник всей латышской вспомогательной полиции и один их лидеров «Перконкруста» Эвалдс Андерсонс.

Полномочия местного самоуправления

Вскоре была дана санкция на формирование самоуправления. Глава местного самоуправления в Латвии назначался генеральным комиссаром (то есть Дрехслером) после консультации с рейхскомиссаром (Лозе). Полномочия главы самоуправления, которым неизменно являлся Оскар Данкерс, заключались в следующем: 1. давать указания директорам (которых немцы часто называли «советниками») самоуправления, предварительно согласовывая их с генеральным комиссаром; 2. после обсуждения с Дрекслером определять сферу деятельности каждого из директоров, а также его функции и обязанности; 3. издавать распоряжения по вопросам, не затрагивающим сферу рейхскомиссара по предложению любого директора и после обсуждения предложения с генеральным комиссаром. Сами директора самоуправления имели право: 1. издавать распоряжения в рамках своей сферы (любое из этих распоряжений могло быть отменено Дрекслером по его личному усмотрению); 2. все чиновники из департамента, который возглавлял тот или иной директор (ниже его по иерархии), могли быть назначены этим директором, но глава самоуправления или генеральный комиссар могли отменить его распоряжение.

Структура самоуправления

Само Латвийское самоуправление имело трёхуровневую структуру. На первом уровне существовало окружное самоуправление во главе с окружным комиссаром (старостой, который по сути представлял собой «сельского старшину»). Окружные старосты отвечали за вопросы управления, но только не в сфере права. Их назначали по приказу генерального комиссара по предложению гебитскомиссара. Также в их назначении мог принимать участие глава самоуправления Данкерс. Надзор за деятельностью таких уездных старост осуществлял директор по вопросам внутренних дел. Этот пост также по совместительству занимал Данкерс. На следующем уровне существовало городское самоуправление во главе с городским старостой (бургомистром). В соответствии с предложением Данкерса городские и окружные старосты назначались сперва самим Данкерсом, который утверждал кандидатуры в качестве директора, а затем этих кандидатов должен был одобрить Дрекслер. Окружные старосты осуществляли контроль за деятельностью волостных и городских старост, но решающее слово принадлежало гебитскомиссарам. На всех трёх уровнях регионального самоуправления издавались распоряжения, за исполнением которых следили гебитскомиссары. На третьем уровне существовали уездные (волостные) самоуправления, которые возглавляли уездные старосты.

Члены самоуправления

После создания Латвийского самоуправления фаворит нацистских руководителей оккупированной Латвии Оскар Данкерс официально получил должность генерал-директора департамента внутренних дел и верховного руководителя Латвийского самоуправления. Он родился в 1883 году. В 1902 году вступил в российскую армию добровольцем. С 1906 года поступил на службу лейтенантом Выборгской крепости. С 1919 года он вступил в Латвийскую армию, где в качестве командира Земгальской дивизии принимает активное участие в борьбе с войсками большевиков. В 1940 году репатриировался в Германию, прикрывшись немецкой национальностью. В июне 1941 года Данкерс возвращается в Латвию, являясь латышом.

Должность директора по вопросам хозяйства занимал Вальдемар Загарс. Родился в 1904 году. В Латвии периода диктатуры Ульманиса занимал должность заведующего сектором торговых и сельскохозяйственных вопросов экспортного отдела Министерства финансов Латвии. В советской Латвии занимал должность в тресте местной промышленности.

Директором финансов являлся Янис Скуевиц. С 1920 года он занимал различные должности в латвийском министерстве финансов. С 1933 года некоторое время занимал пост директора департамента государственного хозяйства. После установления советской власти в Латвии скрылся в деревне и не проявлял активности.

Директор юстиции — Альфред Валдманис. Родился в 1908 году. Министр финансов Латвии с 1933 по 1939 год. В советское время не работал. На начальном этапе нацистской оккупации принимал участие в борьбе за формирование структур власти в качестве влиятельной политической фигуры, имел шансы возглавить самоуправление, однако немецкое командование остановилось на личности Данкерса. Позднее на посту директора Валдманиса сменил экс-президент Латвийской Ренспублики Альберт Квиесис.

Директором просвещения был Мартыньш Приманис. Ректор университета в межвоенной Латвии. В 1941 году уехал из Латвию в Германию, но вскоре вернулся в обозе гражданских оккупационных структур.

Директор техники и путей сообщения — Оскар Лейманис. Родился в 1891 году. В Латвии межвоенного периода был начальником отдела в Главном управлении железных дорог. Был отстранён от этой должности после советизации Латвии.

При директории находилось также ревизионное управление, которое возглавил Петерис Ванагс. Он родился в 1883 году. В Латвии межвоенного периода был членом Госконтроля.

По поводу 18 ноября

В марте 1942 года по итогам указа Розенберга окончательно были определены полномочия самоуправления Латвии. Однако ещё по распоряжению Лозе Дрекслеру от 5 ноября 1941 года можно судить о подлинном уровне самостоятельности этого органа власти: «Указываю, что 18 ноября, в день, когда прежнее латышское свободное государство праздновало свою независимость, не должны проводиться никакие мероприятия, на которых особо подчеркивалась бы былая независимость, напоминающие о ней либо пробуждающие надежду на независимость в будущем… Если латыши предусмотрят мероприятия, противоречащие духу вышеупомянутого указания, они всеми средствами (в случае необходимости – полицейскими) должны быть предотвращены».

Несмотря на это, уже в следующем году день основания Латвийской республики отмечался официально, в том числе и с парадом латышских легионеров в центре Риге на Домском пощаде.

Формирование Латышского легиона СС

Неоднозначна роль директоров Латвийского самоуправления и в преступном формировании Латышского легиона СС. 29 января 1943 года произошла одна из ключевых встреч по этой теме между представителями местного самоуправления Данкерса и Валдманиса с генерал-майором Вальтером Шредером. Незадолго до этой встречи представители латвийской директории устроили собрание в кабинете у советника по делам юстиции Альфреда Валдманиса, чтобы совместно выработать позицию по вопросу призыва латышей в воинские формирования Третьего рейха. По итогам дискуссии чиновники самоуправления пришли к трём основополагающим принципам, связанным с формированием легиона: «1) Необходимо отличать добровольческое вступление от мобилизации, поскольку первое нельзя запретить, а второе нельзя разрешить; 2) Кровь латышей можно проливать только за свободу Латвии, и в том случае, если нет абсолютных гарантий, что латышские силы будут служить только латышскому народу, нельзя поддерживать ни мобилизацию, ни добровольческие акции; 3) В таком случае позиция против немцев должна быть такой: мы хотели бы, но не можем. У нас нет прав. Верните независимость, и латыши свою свободу защитят». Несмотря на эти принципы, решение о формировании легиона было так или иначе принято немецкой администрацией и Латвийское самоуправление, не имея реальных рычагов влияния, вынуждено было согласиться с выдвинутыми им условиями. По итогам последующего разговора со Шредером директора последовательно отступились от своих принципов и в итоге дали согласие на формирование латышских воинских частей.

В этот же день в 9.30 в помещении генерального комиссариата прошло собрание членов Латвийского самоуправления, в котором приняли участие представители немецкого командования. На совещании присутствовали: генерал-майор Вальтер Шредер, руководители главной части – Симм и Борке, а со стороны латышских директоров: советник по просвещению Мартиньш Приманис, Волдемарс Загерс, советник по финансам Янис Скуевиц, Оскар Лейманис, глава ревизионного управления Ванагс, Альфред Валдманис, а руководил заседанием генеральный комиссар Отто-Генрих Дрекслер. Во время этого совещания его участникам удалось обсудить четыре важных вопроса: 1) Возможности формирования «добровольческого» легиона; 2) Способствование рождаемости латышей; 3) Аресты рядовых; 4) Правовое и иерархическое положение латышского самоуправления. В ходе обсуждения первого вопроса Валдманис заявил, что для него приоритетом является независимость Латвии, которую он предпочёл бы получить из рук немцев, но он выразил скепсис по поводу формирование легиона на добровольческой основе, отметив, что оно «не будет успешным», но, возможно, «несколько тысяч присоединятся». В ответ Шредер привёл в пример Литву, где «в местный легион вступили 30 000 человек». Валдманис ответил, что в Латвии такой отзывчивости вряд ли можно ожидать. Тогда Дрекслер обратился к Данкерсу с вопросом, что можно было бы сделать для более эффективного формирования латышского легиона, на что Данкерс предположил, что можно объявлять мобилизацию несколько раз в год. Валдманис со своей стороны отметил, что «в таком случае это уже не будет добровольным».

Уже 5 февраля 1943 года на следующем заседании Латвийского самоуправления советники просто были поставлены перед фактом, что сегодня в газете «Tēvija» ожидается публикация распоряжения о том, что всем офицерам и инструкторам необходимо пройти регистрацию в полицейских участках. Распоряжение о регистрации было отдано Вальтером Шредером. Фактически состоялся первый шаг на пути к формированию латышских боевых единиц, с которым беспрекословно согласились латвийские директора.

Несмотря на то, что немецкое командование к 24 февраля ещё не получило согласия от Латвийского самоуправления о формировании легиона, Лозе единолично опубликовал в газете «Тевия» пропагандистское воззвание с агитацией вступать в легион. 27 февраля тот же пронацистский орган печати публикует воззвание штандартенфюрера Хейно Хиртеса, незадолго до этого прибывшего в Ригу, о формировании легиона. Перед Хиртесом была поставлена задача координировать работу призывных пунктов. На протяжении всего времени формирования легиона местное самоуправление во главе с Данкерсом фактически не имело решающего голоса; его ставили перед уже свершившимся фактом немецкие администраторы, которым необходимо было формальное одобрение со стороны директоров, хотя зачастую обходились даже без него.

Переговоры между немецким командованием и Латвийским самоуправлением по этому вопросу длились довольно долго. В целом при формировании легиона роль Латвийского самоуправления часто сводилась к составлению и воспроизведению агитационных прокламаций. Так, 11 марта 1943 года публично прозвучал призыв Данкерса к латышским молодым людям вступать в сформированный легион СС: «Все для победы! Призыв самоуправления латвийского генерального округа. Вождь Великой Германии 10 февраля с.г. согласился сформировать латышский добровольческий легион СС. Самоуправления латвийского генерального округа обращается к латышским мужчинам с призывом: Латышские воины! Европа объединяется в святой войне, чтобы уничтожить большевизм, который угрожает затопить кровью и слезами наш континент. … Сегодня мы осознаем, что бороться с большевизмом нужно до победы, плечом к плечу с главным носителем щита Европы – немецким народом и их союзников. … На днях основан латышский легион, в который уже вступили многие латышские юноши и мужчины. … Вступайте в ряды латышского легиона, которым руководит латышский генерал. … Все для победы!».

Роспуск

Осенью 1944 года Латвийское самоуправление было распущено, поскольку надобность в нём на финальном этапе войны отпала. Данкерс в очередной раз репатриировался в Германию, где ему объявили о том, что его роль сыграна и нацистская администрация в его услугах больше не нуждается. Большая часть директоров самоуправления Латвии и чиновников из департаментов эмигрировала в западноевропейские страны (Швеция, Германия, Бельгия), США, Канаду, Австралию.

Литература

• Рига: Энциклопедия = Enciklopēdija «Rīga» / Гл. ред. П. П. Еран. — 1-е изд.. — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 404. — 880 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-89960-002-0.
• Evarts E. Riga als Zentrum des „Reichskommissariats Ostland”: die deutsche Okkupationsmacht und die lettische Landesselbstverwaltung 1941-1945 // Riga im Prozeß der Modernisierung. Studien zum Wandel einer Ostseemetropole im 19. und frühen 20. Jahrhundert. Tagungen zur Ostmitteleuropa-Forschung; Band: 21, VIII, 296 S., Marburg, 2004. ISBN 3-87969-320-X — S. 255-264

Ссылки

• [www.letonika.lv/groups/?title=%22Pa%C5%A1p%C4%81rvalde%22/32546 "Pašpārvalde"]//Tildes Datorenciklopēdija Latvijas Vēsture  (латыш.)
• [old.historia.lv/alfabets/P/pa/pashparvalde/dokumenti/000.htm Документы «Самоуправления» на портале historia.lv] (латыш.)

Отрывок, характеризующий Латвийское самоуправление

Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.