Латкин, Василий Николаевич (промышленник)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Николаевич Латкин
Род деятельности:

купец, промышленник, путешественник

Место рождения:

Усть-Сысольск, Вологодская губерния

Дети:

Николай

Василий Николаевич Латкин — купец, промышленник, путешественник, исследователь русского Севера, публицист, общественный деятель.





Биография

Василий Николаевич родился 31 декабря 1809 года в Усть-Сысольске[1]. Отец — купец 2-й гильдии, несколько лет был бургомистром и городским головой.

Василий Николаевич получил домашнее образование. С 12 лет сопровождал отца в поездках по Архангельской и Вологодской губерниям. В 1825 году начал управлять делами отца. В 1832 году, оставив торговлю, Василий Николаевич поступил на частную службу в Перми. В 1839 году записан в Канское купечество. Торговал в Красноярске по временному купеческому свидетельству. В 1839 году в Красноярске начала работать городская публичная библиотека, значительную часть фондов которой составили частные пожертвования, в том числе купцов Кузнецовых, А. Ф. Комарова и Латкина.

14 февраля 1841 года Василий Николаевич представил министру государственных имуществ, графу Киселёву, проект развития Печорского края. Латкин предлагал создать компанию для разработки ресурсов края. В 1843 году Латкин исследовал Печорский край, реки Печора, Собь, Уса. Была доказана возможность строительства порта в устье Печоры (ныне морской порт Нарьян-Мар). Отчет об этом путешествии был напечатан в «Трудах Вольного Экономического Общества». Дневники, которые Латкин вёл во время путешествия, были опубликованы в «Записках Географического Общества».

Латкин разыскивал кратчайший путь из Печоры в Обь, добивался от правительства разрешения открыть морской путь на Печору. Совершил несколько путешествий по Уралу и Западной Сибири.

C 1844 года по 1848 год Латкин жил в Красноярске, и управлял золотыми приисками Бенардаки. На паях с отставным подпоручиком Р. А. Черносвитовым (будущим петрашевцем) стал владельцем золотых приисков в енисейской тайге.

В 1845 году в Красноярск приезжает Михаил Константинович Сидоров. М. К. Сидоров работал в семье Латкиных домашним учителем, и женился на дочере Латкина Ольге Васильевне.

Латкин печатал свои статьи в газетах «Народное Богатство», «Биржевые Ведомости», «Голос» и других. Был членом Императорского географического общества. После отъезда из Красноярска Латкин записывается в 1-ю купеческую гильдию по Троицко-Сергиевскому посаду под Москвой.

В 1860 году на Печору пришли за лесом первые четыре морских судна. Корабль «Диана», зафрахтованный Латкиным, впервые доставил лес с устья Печоры во французский город Нант. Три корабля потерпели крушение. В 1861 году Латкин и Сидоров зафрахтовали три корабля, и доставили лес в Лондон и Бордо.

В 1862 году капитан первого ранга Крузенштерн получил разрешение на вырубку 360 тысяч деревьев в бассейне Печоры. В 1860-е годы В. Н. Латкин в Санкт-Петербурге основал Печорскую компанию, в которую входили: его брат М. Н. Латкин, П. И. Крузенштерн (сын знаменитого мореплавателя), датский подданный Газе, отставной поручик Нелидов и М. К. Сидоров. С 1860 года по 1876 год в устье Печоры побывало около 130 русских и иностранных кораблей. В 1867 году печорский лиственничный лес впервые был доставлен в Кронштадт. В августе 1864 года М. К. Сидоров организовал на Печоре речное пароходство.

Компания экспортировала лес в Европу через Печорский порт (ныне Нарьян-Мар). На шхуне «Таз» из порта был вывезен курейский графит. В 1862 году Латкин и Сидоров принимали участие на Всемирной выставке в Лондоне. Позднее Печорская компания обанкротилась.

Василий Николаевич умер 28 сентября 1867 года в Санкт-Петербурге.

Автор книг

  • «Карты устья Печоры»
  • «Дневники Василия Николаевича Латкина во время путешествия на Печору в 1840—1843 годах». Императорское географическое общество. 1853
  • «О золотопромышленности в Сибири», СПб. 1864
  • «О торговом балансе», СПб. 1861
  • «О наших промышленных делах», СПб. 1866

Дети

Напишите отзыв о статье "Латкин, Василий Николаевич (промышленник)"

Примечания

  1. [www.kzsrk.ru/news/6072/ Заблуждение историк Александр Панюков развенчивает мифы]

Литература

Отрывок, характеризующий Латкин, Василий Николаевич (промышленник)

– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».