Левин, Моисей Зеликович

Моисей Зеликович Левин
Дата рождения:	28 февраля 1895(1895-02-28)
Место рождения:	Вильно, Российская империя
Дата смерти:	19 августа 1946(1946-08-19) (51 год)
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Профессия:	сценограф
Гражданство:	СССР СССР
Годы активности:	1920—1946
Театр:	БДТ имени М. Горького

Моисе́й Зе́ликович Ле́вин (28 февраля 1895, Вильно — 19 августа 1946) — советский российский и казахстанский художник и кинорежиссёр.

Биография

Моисей Левин в 1914 году окончил Художественное училище, затем Академию художеств. С начала 20-х годов работал как театральный художник, преимущественно в театрах Ленинграда. В первой половине 20-х годов увлекался конструктивизмом; первая значительная работа — оформление спектакля «Смерть Тарелкина» А. В. Сухово-Кобылина в Театре Новой драмы (1922). В 1924—1926 годах Моисей Левин оформил несколько спектаклей в бывшем Александринском театре, где, однако, его стиль не пришёлся ко двору. С 1925 года сотрудничал с Большом драматическом театре, где в 1928 году стал главным художником.

В 1924 году по поводу спектакля «Смерть Пазухина», поставленного в Александринском театре Л. С. Вивьеном и оформленного Левиным, Константин Тверской писал, что для осовременивая пьесы Салтыкова-Щедрина «избран наиболее простой и лёгкий путь: приглашён левый художник, который должен произвести целительную операцию. Художник сделал своё: установил на сцене невиданные ещё в театре декорационные сооружения, но… омоложения не получилось». В Большом драматическом Левин стал любимым художником Тверского, оформил ряд его постановок, начиная с исторического «Разлома» Б. Лавренёва (1927).

В этот период Левин оформил также «Закат» И. Бабеля во МХАТе 2-м (1928) и «Чудесный сплав» В. Киршона во МХАТе (1934).

Моисей Левин был членом «Первой художественной мастерской под художественным руководством С. Юткевича», созданной в конце 1934 года, и со второй половины 30-х годов работал преимущественно в кинематографе, как художник и режиссёр. С конца 30-х годов — в Казахстане, в 1944 году вернулся в Ленинград.

Председатель Союза художников Казахстана. Заслуженный деятель искусств Казахской ССР (1939). Народный художник Казахстана (1944).

Сценография

Театр Новой драмы

• 1922 — «Смерть Тарелкина» А. В. Сухово-Кобылина

Александринский театр

• 1924 — «Смерть Пазухина» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Постановка Л. Вивьена
• 1925 — «Общество почётных звонарей» Е. Замятина
• 1925 — «Яд» А. Луначарского
• 1926 — «Пушкин и Дантес» В. Каменского
• 1927 — «Бархат и лохмотья» Э. Штаккена и А. Луначарского
• 1930 — «Диктатура» А. Микитенко
• 1933 — «Девушки нашей страны» И. Микитенко
• 1936 — «Трус» А. Крона

Большой драматический театр (1925—1934)

• 1925 — «Гибель пяти» А. Пиотровского. Постановка П. К. Вейсбрёма
• 1927 — «Разлом» Б. Лавренёва. Постановка К. К. Тверского
• 1928 — «Любовь Яровая» К. Тренёва. Постановка Б. М. Дмоховского
• 1928 — «Джума Машид» П. Венецианова. Постановка А. Л. Грипича
• 1928 — «Человек с портфелем» А. Файко. Постановка К. К. Тверского
• 1929 — «Город ветров» В. Киршона. Постановка К. К. Тверского
• 1930 — «Авангард» В. Катаев. Постановка А. Н. Лаврентьева
• 1930 — «Три толстяка» Ю. Олеши. Постановка К. К. Тверского
• 1930 — «На западе без перемен» М. Загорского. Постановка В. В. Люце
• 1931 — «Линия огня» Н. Никитина. Постановка К .К. Тверского
• 1932 — «Джой-стрит» Н. Зархи. Постановка С. А. Морщихина
• 1932 — «Егор Булычев и другие» М. Горького. Постановка К. К. Тверского, В. В. Люце
• 1932 — «Мой друг» Н. Погодина. Постановка К. К. Тверского
• 1934 — «После бала» Н. Погодина. Постановка С. А. Морщихина

Фильмография

Художник

• 1928 — Сын рыбака
• 1929 — Голубой экспресс (совм. с Дубровским-Эшке)
• 1946 — Сыновья

Режиссёр

• 1936 — Путешествие в Арзрум
• 1938 — Амангельды
• 1940 — Райхан

Ссылки

• [www.alexandrinsky.ru/magazine/rubrics/rubrics_80.html Овэс Л. Что ФЭКСу здорово, то АКу смерть. Художник Моисей Левин в Акдраме]
• [www.dreamtech.ru/depo/persview.phtml?id=44&r=1 фото Фильмография Моисея Левина]

Отрывок, характеризующий Левин, Моисей Зеликович

Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.