Леонтьев, Николай Степанович

Николай Степанович Леонтьев
Дата рождения	26 октября 1862(1862-10-26)
Место рождения	Херсонская губерния, Российская империя
Дата смерти	1910(1910)
Место смерти	Париж,
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Кавалерия
Звание	есаул
Сражения/войны	Первая итало-эфиопская война, Русско-японская война

Николай Степанович Леонтьев (26 октября 1862, Херсонская губерния — 1910, Париж, Франция) — русский военный и политический деятель, исследователь Эфиопии, организатор абиссинской армии. Положил начало дипломатическим отношениям России с Эфиопией.

Биография

Николай Леонтьев родился в деревне Малая Берёзовка Косовской волости Александрийского уезда Херсонской губернии в благородной семье дворян Леонтьевых. Учился в Николаевском Кавалерийском училище, но курса по болезни не окончил и был зачислен в лейб-гвардии Уланский полк; с 1891 года — поручик запаса, приписанный в звании есаула к 1-му Уманскому полку Кубанского Казачьего войска.

Николай Степанович имел всестороннее образование и интересы, совершив несколько путешествий для научных исследований в качестве действительного члена Императорского Русского географического общества. Затем он продолжил миссии поручика В. Ф. Машкова в Эфиопию, в свою очередь продолжавшего дело Царицынского казака Николая Ашинова.

В 1894 году он принял участие в экспедиции А. В. Елисеева в Эфиопию. Как следует из записей его дневника, желание организовать экспедицию в Эфиопию родилось у него «из желания показать всему миру, что мы, русские, можем служить родине, и притом не прибегая к огню и мечу, не хуже англичан, французов и немцев, свивших себе при помощи этих двух факторов прочные гнезда в Африке». Духовные симпатии русского общества бывшие на стороне этой православной африканской страны совпадали с политические интересами России, не имевшей колоний в Африке, но рассчитывающей получить в лице Эфиопии надежного союзника, способствовали удовлетворению желаний есаула об организации экспедиции. Главной целью экспедиции стало, предложение негусу Менелику II, установить дипломатические отношения между Абиссинией и Россией, и… предложение помощи в создании мощной регулярной армии. Экспедиция состояла из 11 человек; ближайшим помощником был штабс-капитан К. С. Звягин. Руководство экспедицией было возложено на самого Леонтьева, а снаряжалась она как за счет средств правительства и Географического Общества, так и на пожертвования церкви, общественных организаций, частных предпринимателей. Официально в задачи экспедиции входило «… изучение течения светил небесных, стран земли, веры, законов, нравов и обычаев народов, на земле обитающих, животных, на земле водящихся, и растений».

После длительного и тяжелого путешествия экспедиция Н. С. Леонтьева в марте 1895 г. добралась до Энтото — резиденции абиссинского императора, где ей был устроен весьма тёплый и торжественный прием с участием императорских войск, духовенства и населения.

Николай Степанович привез в Санкт-Петербург собственноручное письмо Менелика, а затем в столицу России прибыло чрезвычайное посольство во главе с митрополитом Харрарским и двумя принцами крови.

Убедившись в расположенности России к Эфиопии и в основательности своих надежд на её военно-политическую поддержку, Менелик II отправляет в Россию эфиопское посольство во главе со своим двоюродным братом принцем Дамто. Леонтьев был официально уполномочен руководить действиями посольства. Вместе с миссией в Петербург были доставлены подарки негуса и ценные этнографические экспонаты:. Во время торжественной церемониала вдовствующей императрице Марии Федоровне от царицы Таиту были поднесены изящные ожерелья, браслеты и другие украшения.

Первая Итало-Эфиопская война

В разгар итало-абиссинской войны Николай Леонтьев находился в Абиссинии с группой офицеров-добровольцев всех родов войск и фельдшерами. Они заняли при Менелике совершенно исключительное положение. Они принимали непосредственное участие в битве при Адуа. Негус мог советоваться с ними по всем вопросам современной европейской военной тактики и стратегии, Леонтьев также редактировал его переписку с иностранцами и вел переговоры с итальянским генералом Альбертоне.

В ноябре 1895 года при его участии из военного арсенала России были тайно погружены на пароход для доставки Менелику 30 тысяч винтовок, 5 млн патронов, артиллерийские снаряды и 5 тысяч сабель. Направление парохода с оружием в Африку могло быть сделано только на уровне Российского военного министерства с непременным уведомлением Министерства иностранных дел, дабы «не влипнуть» с этой тайной операцией на мировой арене.

Как следует из книги Александра Булатовича, совершавшего в апреле 1896 в качестве курьера легендарный пробег на верблюдах из Джибути в Харэр, преодолев расстояние свыше 350 вёрст по гористой пустыне за 3 суток и 18 часов, он встретил именно Николая Леонтьева, который по братски ожидал его, чтобы оказать помощь на пути к Аддис-Абебе.

В августе 1896 года Леонтьев был послан негусом в Рим со специальным поручением. Затем он отправился в Петербург, чтобы получить согласие за счет русской казны изготовить снаряды и недостающие части к 56 opудиям, захваченным как трофеи при Адуа. Уже в декабре 1896 года по поручению негуса Николай Степанович был командирован в Константинополь, где он добился от султана необходимых для подданных Менелика реформ в Эфиопском монастыре в Иерусалиме. Только марте 1897 года Леонтьев возвратился в Абиссинию чтобы принять участие в переговорах негуса с Ренель Родом, который предлагал тайное соглашение с Англией. В это время Николай Леонтьев имел негласно обещанные полномочия, чтобы быть полуофициальным представителем России, и его донесения принимались во внимание правительством России.

Особый исторический интерес и ценность имеет информация о событиях итало-эфиопской войны 1895—1896 гг. изданная журналистом Ю. Ельцом воспоминаний русского офицера подпоручика Н. С. Леонтьева — очевидца событий с эфиопской стороны, на протяжении нескольких лет являвшегося личным советником императора Менелика II. Воспоминания Н. С. Леонтьева, дающие подробную картину боевых действий, анализ соотношения сил воюющих сторон, содержат также уникальные сведения о начале правления императора Эфиопии Менелика II, традициях и нравах эфиопской знати, о предыстории и политической подготовке вооруженной экспансии в Эфиопию итальянским правительством, выражают настроение различных слоев европейского общества и отношение самого автора к драматическим событиям в Восточной Африке. Непреходящая ценность мемуаров Леонтьева состоит в осознании автором происходивших в Восточной Африке военно-политических событий, с самого начала вышедших за рамки колониального конфликта и перешедших в форму общечеловеческого духовного противостояния в полной мере охватившее человечество уже в годы Второй мировой войны.

Именно Леонтьевым по поручению Менелика II были приложены первые усилия по формированию Эфиопской регулярной армии. Это ему удалось в начале февраля 1899 года, он представил Менелику сформированный первый регулярный батальон, ядром которого стала рота добровольцев из сенегальских стрелков, привезенных им из Сен-Луи, с русскими и французскими офицерами. Кроме того он создал первый Эфиопский военный оркестр духовых инструментов.

Непосредственно им был организован один из походов к озеру Рудольфа, с участием русских военных отставников. В нем участвовали наши офицеры добровольцы, такие как Шедевр, Бабичев, Агапов, Адзеев и Петров. В отряде из 2000 абиссинских конников и пехотинцев выделялись наши казаки. Отряд потерял 216 человек убитыми и несколько раненых, среди которых были Шедевр и казак Гогасов. Леонтьев позднее доложил Менелику, что экспедиция увенчалась успехом, и руками поручика Шедевра над берегом озера Рудольфа поднят Эфиопский флаг.

Осталось загадкой ранение Леонтьева. Он был тяжело ранен в бедро на стрельбах. В результате этого ему пришлось уехать в Париж на лечение. Обстоятельства инцидента исключительно загадочны и причины остались невыясненными.

Русско-японская война

Начало русско-японской войны заставило многих русских прервать свои дела и службу за границей. Особенно это коснулось военных отставников. На фронт поспешили прошедшие англо-бурскую войну офицеры Максимов и Гучков, полковник Генерального штаба Артамонов и многие другие. Леонтьев прибыл из Абиссинии и определился в полк Кубанского казачьего войска Кавказской дивизии, под начало генерала Мищенко. Поручик Николай Леонтьев становится начальником разведки при Тауладском авангарде. В одной из ночных вылазок под ним упала раненая лошадь, он был ранен, но не покинул разведотряд. Он воевал со своими казаками — вплоть до ратификации мирного договора с Японией. Известно, что именно « поручик Леонтьев сопровождал российского генерала Орановского для заключения перемирия с японским уполномоченным, генералом Фушимой».

В конце жизни

Незадолго до смерти он сказал одному своему приятелю: «Скучно без дела. Кажется, мог бы быть полезен, но нигде не нахожу сочувствия».

Умер Николай Степанович во Франции в пригороде Парижа, проходя лечение от последствий многочисленных ранений. Тело его было по завещанию доставлено в Санкт-Петербург, где он сейчас похоронен на Тихвинском кладбище.

Н. С. Леонтьев завещал свои землевладения в Косовской волости Александрийского уезда Херсонской губернии (Хутор Александровка и с. Новая Макариха) в количестве 317 десятин географическому обществу, чтобы «на доходы с имения снаряжалися экспедиции в Абиссинию и другие страны».

Награды

• Звезда первой степени, которой он был удостоен негусом за заслуги в русско-эфиопском сближении.
• Ранее не существовавший в Эфиопии графский титул.
• Высшее в Эфиопии воинское звание — деджазмеги.
• Эфиопский орден «Печать Соломона» первой степени.
• Георгиевский крест
• Орден «Святого Владимира».

Труды

1. «Император Менелик и война его с Италией».
2. «Докладная записка в Азиатскую часть Главного штаба генерал-лейтенанту Проценко».

Русские в Абиссинии

• Артамонов, Леонид Константинович
• Булатович, Александр Ксаверьевич
• Гумилёв, Николай Степанович
• Машков, Виктор Федорович
• Ашинов, Николай Иванович

Литература

• Кирей Н.И. Поездки есаула Кубанского Казачьего войска Н.С. Леонтьева в Эфиопию в конце XIX в. // Из дореволюционного прошлого кубанского казачества:. Сб. научных. трудов. Краснодар, 1993. С.70.
• Булатович А. К. С войсками Менелика II. М. Глав. ред. вост. лит. 1971.
• Елец Ю. Император Менелик и война его с Италией (по документам и походным дневникам Н. С. Леонтьева)- СПб., 1898. -С. 302.
• Власов П. М. Заметки об Абиссинии. МИД. Сборник консульских донесений. Год второй. -Вып. П. -СПб., 1899. С. 99-106.
• Военная энциклопедия. Тома 1-18. Новицкий В.Ф., Шварц А.В., Апушкин В.А. и др. С.-Петербург, Т-во И. Сытина. 1911-1915; Том 14. КРУ-ЛИН. С.-Петербург, Т-во И. Сытина. 1914

Ссылки

• [www.300.years.spb.ru/3_spb_3.html?id=64 Кто такой граф Абай?]
• [www.ruplace.ru/voprosy-kazachjey-istorii-i-kuljtury-2002/rolj-esaula-kubanskogo-kazachjego-voyska-n.s.leontjeva-v-ustanovlenii-rossiysko-efiopskih-diplomaticheskih-otnosheniy-v-kontse-hih-v.html Роль есаула кубанского казачьего войска Н.С. Леонтьева в установлении российско-эфиопских дипломатических отношений в конце ХIХ в.?]
• [www.proza.ru/2011/06/29/667 Граф Леонтьев - разведчик или авантюрист...]
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/71087/%D0%9B%D0%B5%D0%BE%D0%BD%D1%82%D1%8C%D0%B5%D0%B2 Большая биографическая энциклопедия - Леонтьев, Николай Степанович]
• [www.vesty.spb.ru/modules.php?name=News&file=print&sid=22098 газета "Вести" лен.обл. Ростислав НИКОЛАЕВ - ПОСОЛЬСТВО АБИССИНИИ В ПЕТЕРБУРГЕ]
• [www.dissercat.com/content/efiopiya-v-otsenke-rossiiskogo-obshchestvennogo-mneniya-v-kontse-xix-nachale-xx-vv Диссертация - Эфиопия в оценке российского общественного мнения в конце XIX - начале XX вв.]
• [kazak-center.ru/load/71-1-0-189 Казачий информационно-аналитический центр]

Отрывок, характеризующий Леонтьев, Николай Степанович

Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.