Лесаж, Ален-Рене

Але́н Рене́ Леса́ж
Alain-René Lesage
Дата рождения:	8 мая 1668(1668-05-08)
Место рождения:	Сарзо (Франция)
Дата смерти:	17 ноября 1747(1747-11-17) (79 лет)
Место смерти:	Булонь-сюр-Мер (Франция)
Гражданство:	Франция Франция
Род деятельности:	сатирик, романист и драматург

Але́н Рене́ Леса́ж (фр. Alain-René Lesage; 8 мая 1668, Сарзо, ныне департамент Морбиан — 17 ноября 1747, Булонь-сюр-Мер, ныне департамент Па-де-Кале) — французский сатирик и романист, бретонец по происхождению, автор плутовского романа «Жиль Блас».

Приехав в Париж для изучения юриспруденции, вёл весёлую жизнь и бывал в свете; это давало ему обширный материал для наблюдений, которым он воспользовался много лет спустя, когда, поглощённый трудом, появлялся только в кафе Прокоп, своего рода литературном клубе.

Пьесы

Литературная деятельность Лесажа началась переводами и переделками с испанского. В драмах самого Лесажа «Don Felix Mendoce» и «Point d’honneur» испанское влияние ещё сильно, но оно ослабевает в дальнейшем творчестве сатирика. Начиная с драмы «Криспен, соперник своего господина» («Crispin rival de son maître»), Лесаж переходит к сатире нравов и становится обличителем современных ему пороков. Особенно резки его нападки на финансистов и откупщиков, типичный представитель которых выведен в знаменитой комедии Лесажа «Тюркарэ» («Turcaret ou le Financier», 1709). Тёмный мир дельцов, беспощадных к своим жертвам, прикрывающих своё нравственное падение щедростью и благородством в обращении с светским и полусветским обществом — все это чрезвычайно ярко освещено в комедии Лесажа. Интересны в ней также плутоватые лакеи, управляющие судьбой своих доверчивых хозяев; заимствованные у Мольера, они подготовляют тип классического героя Лесажа — Жиль Блаза. Лакеи Мольера, при всем своём остроумии, отличаются тривиальностью стремлений и наклонностей; у Лесажа Фронтены, Криспены и т. д. — до некоторой степени представители демократического начала; они сознают своё умственное превосходство и стремятся силой ума завоевать себе земные блага, в которых им отказала судьба.

Романы

Лучшие и вполне самостоятельные произведения Лесажа — два романа «Хромой бес» («Le Diable Boiteux», 1707) и «История Жиль Блаза из Сантильяны» («Histoire de Gil Blas de Santillane»). В первом романе, написанном под впечатлением от одноимённого сочинения испанца Велеса де Гевары, дьявол Асмодей несётся вместе с студентом Леандро над городом и показывает ему внутренность домов, снимая с этой целью их крыши. В калейдоскопе открывающихся таким образом зрелищ развёртывается пред читателем широкая картина жизни с её переходами от радостей к страданиям, от нищеты к роскоши, от счастья к горю и болезням.

Ещё шире захвачена жизнь в главном произведении Лесажа «Жиль Бласе». Целый ряд приключений заставляет испанского крестьянина Жиль Блаза жить среди неприглядного люда — грабителей и обманщиков, авантюристов и шарлатанов, странствующих актёров и других «picaro», то есть мошенников. Ловкость и природный ум заменяет в этих людях стремление к справедливости; но благодаря тому, что их жертвами являются себялюбивые и близорукие баловни судьбы, читатель чувствует симпатию к торжеству находчивости в борьбе с жизнью. Сатира Лесажа становится более широкой и глубже захватывает жизнь общества во второй части «Жиль Блаза», появившейся в 1734 г. Бывший лакей является здесь умудрённый опытом, не попадается на удочку всякого авантюриста и быстро поднимается по общественной лестнице. Лесаж рисует жизнь такой, какова она в действительности, перемешивая трогательное с комическим. Мораль Лесажа заключается в применении к обстоятельствам; житейская мудрость его так же непосредственна и неизменна, как вечны законы чувств и страстей. Последние книги романа написаны в ином тоне. Жиль Блаз не только умудрён жизнью, но и пресыщен ею; он жаждет уединения среди природы и любимых книг, жаждет спокойного семейного очага: это — история семейной жизни самого автора. Заключительные аккорды романа звучат примирением с жизнью, несмотря на все её неприглядные стороны. Литературное значение «Жиль Блаза», помимо его художественных достоинств, заключается в том, что это первый реалистический роман, сменивший во Франции эру чувствительных романов XVII века.

Роман Лесажа оказал влияние на развитие русского бытового и сатирического романа в конце XVIII — начале XIX веков — произведения Чулкова, Симановского, Комарова, в особенности «Российский Жилблаз, или Похождения князя Г. С. Чистякова» (1814) В. Т. Нарежного и «Иван Выжигин» (1829) Ф. В. Булгарина.

Русские переводы

Переводы сочинений Лесажа на русский язык в хронологическом порядке изданий и с указанием переводчиков.

XVIII век

• А. Нартов, «Баккалавр саламанкский или похождение дона Херубино де-ла-Ронда» (СПб., 1763; 2-е изд. 1804);
• «Похождения Естеванилла Гонзалеца, прозванного весельчаком» (СПб., 1765—66);
• Иван Кудрявцев, «Зулима или непорочная любовь» (СПб., 1768);
• Д. Щ., «Увеселительные приключения Гусмана д’Алфараша» (М., 1785);
• студенты Академии наук Дм. Легкий и Дм. Мокеев, «Повесть о хромоногом бесе» (СПб., 1791; 2-е изд. 1807);

XIX век

• А. Ключарев, «Гусман д’Алфараш, истинная гишпанская повесть» (М., 1804);
• Е. Шавров, «Исторический, генеалогический, хронологический, географический атлас» (СПб., 1809);
• «Шалости забавного Гусмана, или каков в колыбельку, таков и в могилку» (М., 1813);
• Вас. Теплов, «Похождения Жилблаза де-Сантилланы» (СПб., 1812—15);
• Г. Пасынков, «Хромоногий бес» (1832);
• В. Волжский, «Хромой бес» (1832);
• «Дон Жильблаз де Сантильяна, сын солдата, человек прошедший все состояния» («Зеленая Библиотека», изд. М. О. Вольфа, СПб., сокращ. перевод);
• Эмье, то же (М., 1871);
• Шлезингер, то же (М., 1873);
• «Хромой черт» (М., 1874);
• новейшее изд. «Жиль-Блаза» Л. Ф. Пантелеева (СПб. 1895);
• «Тюркаре», комедия, перев. С. Боборыкиной («Вест. Европы», 1874, № 11) и О. М. Шерстобитовой (изд. Ледерле, 1895).

Источники

• Венгерова З. А. Лесаж, Ален Рене // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [slovari.yandex.ru/~книги/Лит.%20энциклопедия/Лесаж/ Лесаж](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2873 дня)) // Лит. энциклопедия. — 1929—1939

Отрывок, характеризующий Лесаж, Ален-Рене

– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.