Лещинский, Вацлав (примас Польши)
| Вацлав Лещинский польск. Wacław Leszczyński<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Вацлав Лещинский</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1644 — 1659 | ||
| Предшественник: | Ян Кароль Конопацкий | |
| Преемник: | Ян Стефан Выджга | |
| ||
| 1659 — 1666 | ||
| Предшественник: | Анджей Лещинский | |
| Преемник: | Николай Пражмовский | |
| Рождение: | 15 августа 1605 Баранув-Сандомерский | |
| Смерть: | 1 апреля 1666 (60 лет) Лышковице | |
| Род: | Лещинские | |
| Отец: | Анджей Лещинский | |
| Мать: | София Опалинская | |
Вацлав Лещинский (15 августа 1605, Баранув-Сандомерский — 1 апреля 1666, Лышковице) — церковный и государственный деятель Речи Посполитой, епископ вармийский (1644—1659), архиепископ гнезненский и примас Польши (1659—1666).
Биография
Представитель знатного польского магнатского рода Лещинских герба Венява. Третий (младший) сын воеводы брест-куявского Рафаила Лещинского (ок. 1559—1606) от третьего брака с Софией Опалинской. Братья — воевода белзский Рафаил Лещинский (1579—1636), воевода дерптский Преслав Лещинский (1605—1670) и канцлер великий коронный Ян Лещинский (1603—1678).
При рождении был крещен по кальвинистскому обряду, так как его отец был активным протестантом. После смерти Рафаила Лещинского Вацлав по настоянию своей матери, ревностной католички, отрекся от кальвинизма и перешел в католичество.
Учился в иезуитском колледже в Познани, затем в университетах Перуджи, Падуи и Париже. В 1630 году стал секретарем польского короля Сигизмунда III Вазы. В 1633 году — каноник краковский, пробст ленчицкий и плоцкий. В 1637 году был рукоположен в священники. В 1643 году — рефендарий великий коронный.
6 апреля 1644 года Вацлав Лещинский получил сан епископа вармийского. В 1645 году получил епископскую хиротонию в коллегиальной церкви Иоанна Крестителя в Варшаве, также стал апостольским администратором епархии Самбийской. Вскоре после получения сана епископа по поручению польского короля Владислава IV Вазы Вацлав Лещинский во главе польской делегации отправился во Францию, был сторонником французской ориентации.
В столице своей епархии, в Лидзбарке, Вацлав Лещинский построил роскошный особняк. Он стал первым епископом Вармийским, который именовал себя «князем империи». Ревностно заботился об благоустройстве порученной ему епархии, о иезуитских школах, о стипендии студентов и сохранении епископских замков. Он построил летнюю резиденцию епископов в Сантопах и паломнический дом в Свенто-Липке.
В 1655 году во время вторжения шведской армии в Вармию Вацлав Лещинский укрылся в Кенигсберге. Когда Вармию захватил бранденбургский курфюрст Фридрих Вильгельм, епископ Вацлав Лещинский, чтобы сохранит своё епископство, принес ему ленную присягу на верность. За это польские власти обвинили его в государственной измене. В 1657 году после заключения Велявско-Быдгощского трактата между Речью Посполитой и Бранденбургом епископ вармийский Вацлав Лещинский был реабилитирован. В 1659 году по предложению польского короля Яна Казимира стал архиепископом гнезненским и примасом Польши. Он поддерживал реформы Яна Казимира. Во время восстания Ежи Себастьяна Любомирского против королевской власти польский примас Вацлав Лещинский пытался примирить первого с Яном II Казимиром Вазой.
1 апреля 1666 года 60-летний Вацлав Лещинский скончался в Лышковице, его похоронили в Ловиче.
Напишите отзыв о статье "Лещинский, Вацлав (примас Польши)"
Ссылки
- [www.genealogy.euweb.cz/poland/leszczyn2.html Генеалогия магнатского рода Лещинских]
- [www.catholic-hierarchy.org/bishop/bleszw.html Католические иерархи]
Отрывок, характеризующий Лещинский, Вацлав (примас Польши)
В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
