Лионский обряд

Лионский обряд (лат. ritus Lugdunensis) — один из западных литургических обрядов, до середины XX века использовавшийся в архиепархии города Лион во Франции.

История

В отличие от многих западных литургических обрядов, восходящих к древним литургическим традициям, отличным от римской, лионский обряд представляет собой разновидность последней, в связи с чем часто именуется римско-лионским.

Лионский обряд образовался в VIII-начале IX века, когда архиепископ Лиона Лейдрад по поручению Карла Великого ввёл в богослужение по римскому обряду в своей епархии богослужебные элементы, принятые в дворцовой капелле Ахена. В лионском обряде также присутствует ряд черт галликанского обряда.

Лионский обряд просуществовал до Великой французской революции. После революционных погромов 1793 года, когда в городе было разрушено большинство зданий, а множество жителей расстреляно, обряд исчез из употребления. Восстановлен обряд был лишь в конце XIX века на полувековой период. После литургической реформы середины XX века, которая упростила богослужение, исчезли некоторые черты, отличавшие лионский обряд от римского. Тем не менее, особые молитвы оффертория (которые читаются про себя, и потому не слышны верующим) и такие детали, как сохранение серого цвета облачений для некоторых дней в году, до сих пор присутствуют в Мессах храмов Лиона. Кроме того, остался один храм, где священники из католического традиционалистского братства святого Петра еженедельно служат по дореформенному Лионскому обряду - церковь святого Георгия.

Особенности

Внешние отличия от латинского обряда незначительны. Главным образом, они касались порядка совершения торжественных месс, которые возглавлял лионский архиепископ при большом количестве сослужащих священников. Чин таких месс предусматривал большое количество нехарактерных для римского обряда перемещений клириков, поклонов, коленопреклонений и перемен облачения.

Порядок совершения мессы имел несколько характерных особенностей. Приготовление даров совершалось не перед Евхаристической литургией, а перед чтением Евангелия и происходило не на главном алтаре, а в боковой часовне. Существовал символический обряд пробования вина — перед вливанием вина в чашу для освящения один из священников отпивал немного для проверки, подходит ли оно для Евхаристии.

В Великий четверг, на мессе воспоминания Тайной вечери, после обряда омовения ног следовал оригинальный обряд «трапезы священников», символически представлявший собой Тайную Вечерю. 2 раза в год, на Пасху и в день по своему выбору архиепископ в конце мессы преподавал благословение по папскому чину.

Ряд особенностей был присущ и устройству храмов лионского обряда, так, алтарь всегда располагался в центре пресвитерия (в римском обряде в Средние века алтарь, как правило, находился у задней стены пресвитерия).

На низких Мессах отличаются молитвы перед алтарем и офферторий, который приписывается апостолу Иоанну. Кроме того, на Отче наш на словах "хлеб наш насущный" священник высоко поднимает Чашу и пресуществленную Гостию.

Источники

• «Лионский обряд» // Католическая энциклопедия. Издательство францисканцев, Т.2. М., 2005.

Отрывок, характеризующий Лионский обряд

– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.