Лундберг, Густаф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Густаф Лундберг
швед. Gustaf Lundberg

Густаф Лундберг. Автопортрет (копия Jacob Björck)
Имя при рождении:

Густаф Лундберг

Дата рождения:

17 августа 1695(1695-08-17)

Место рождения:

Стокгольм, Швеция

Дата смерти:

18 марта 1786(1786-03-18) (90 лет)

Место смерти:

Стокгольм, Швеция

Жанр:

портрет

Стиль:

рококо

Покровители:

Карл Густав Тессин

Густаф Лундберг (швед. Gustaf Lundberg, 17 августа 1695, Стокгольм, Швеция — 18 марта 1786, Стокгольм, Швеция) — шведский художник-портретист (работал в технике пастели), представитель рококо, получил известность, проживая в Париже, а затем в — Стокгольме.



Биография

Лундберг родился в Стокгольме 17 августа 1695 года, был сыном королевского повара Густафа Лундберга и его жены Сабины Рихтер, в семье которой были успешные художники и ювелиры. Осиротел в раннем возрасте и был воспитан своим дядей, Фредриком Рихтером, ювелиром; в 1712 году стал подмастерьем живописца Давида фон Крафта. Обучение закончилась уже в 1717 году, чтобы по совету учителя продолжить своё образование в Париже. Обычно отъезд связывают с катастрофой Швеции в Северной войне[1], не оставлявшей деятелям искусства надежд на получение выгодных заказов.

В Париже он стал учеником Гиацинта Риго, Никола де Ларжильера и исторического живописца Жана-Франсуа де Труа. Он также получил несколько уроков у Pierre-Jacques Cazes (англ.) во Французской Академии изящных искусств[2]. Определяющим оказалось влияние венецианской художницы Росальбы Каррьера, которая жила в Париже с 1720 по 1721 год[3]. Лундберг был её единственным учеником в Париже, от неё он узнал некоторые секреты технологии производства пастели. Наиболее ранняя известная картина художника — «Распятие» 1719 года для шведского посольства, где лютеранская община проводила богослужения.

Лундберг вскоре зарекомендовал себя как один из ведущих портретистов в Париже. Он создал портреты Людовика XV и королевы Марии Лещинской, а также её родителей, свергнутого короля Речи Посполитой Станислава Лещинского и его супруги Екатерины Опалинской. Он создал портреты многих шведов, посещающих Париж, и подружился с графом Карлом Густавом Тессином — послом Швеции, коллекционером искусства и выходцем из известной семьи архитекторов, который позже ста его покровителем при шведском королевском дворе[4]. В дополнение к портретам французской и шведской аристократии, он известен своими картинами коллег — Шарля-Жозефа Натуара и Франсуа Буше. В 1741 году Лундберг был избран членом Академии живописи и скульптуры Франции. Но его популярность стала быстро угасать после появления новых пастелистов, придерживавшихся более реалистичного стиля, чем он. Художник задумался о возвращении на родину, не выдерживая конкуренции с ними. В 1745 году он путешествовал по Испании и Португалии, останавливаясь в Мадриде, чтобы создать портрет дочери Людовика XV Марию Луизу Елизавету, которая была замужем за Филиппом, сыном короля Филиппа V. Он вернулся в Швецию по морю осенью 1745 года. Благодаря своей известности во Франции он быстро зарекомендовал себя в качестве ведущего художника рококо в Швеции. Используя дружбу с Тессином, он уже в 1750 году стал придворным живописцем. Лундберг написал портрет королевы Луизы Ульрики, её любимца Густава Бадина, в прошлом чернокожего мальчика-раба, а теперь придворного королевы, несколько портретов кронпринца, будущего короля Густава III. Ближе к концу своей карьеры, он нарисовал портрет молодого кронпринца Густава Адольфа в 1779 году.

В мастерской Лундберг работали несколько учеников, частично выполняя заказы, предназначенные для учителя (как в масле, так и пастели), обычно создавая фон или изготовляя копии работ Лундберга. Среди них наиболее известны Jakob Björck (англ.) и Peter Adolf Hall (англ.).

Густав III высоко оценивал художника, в 1772 году Лундберг стал одним из первых рыцарей Ордена Вазы.

Художник был чрезвычайно богат, ему принадлежала ценная мебель, коллекция произведений искусства, редкого фарфора и серебряной посуды. Лундберг не состоял в браке, но имел приёмную дочь, Maria Fult. Он в прошлом был помолвлен с её старшей сестрой и пообещал ей, когда она умирала, что обеспечит её маленькую сестру.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Лундберг, Густаф"

Примечания

  1. [nationalmuseum.bokorder.se/Article.aspx?id=1731 Gustaf Lundberg 1695—1786. Nationalmuseum’s bookshoр.]
  2. [www.pastellists.com/Articles/Lundberg.pdf Gustaf Lundberg в Кн: Neil Jeffares. Pastels & pastellists: The Dictionary of pastellists before 1800.]
  3. [www.hermitagemuseum.org/wps/portal/hermitage/what-s-on/temp_exh/1999_2013/hm4_1_005/?lng=ru Пастели западноевропейских художников XVI—XIX веков в собрании Эрмитажа. Официальный сайт Эрмитажа.]
  4. [historiesajten.se/visainfo.asp?id=469 Gustaf Lundberg. Historiesajten.]

Отрывок, характеризующий Лундберг, Густаф



Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.