Любченко, Аркадий Афанасьевич

Аркадий Любченко
Аркадій Любченко
Имя при рождении:	Аркадий Афанасьевич Любченко
Дата рождения:	19 марта 1899(1899-03-19)
Место рождения:	д. Старый Животов, Таращанский уезд, Киевская губерния, Российская империя (ныне с. Новоживотов, Оратовский район, Винницкая область, Украина)
Дата смерти:	25 февраля 1945(1945-02-25) (45 лет)
Место смерти:	Бад-Киссинген, Германия
Род деятельности:	прозаик
Годы творчества:	1923—1943
Язык произведений:	украинский

Арка́дий Афана́сьевич Лю́бченко (укр. Аркадій Панасович Любченко; 1899—1945) — украинский писатель.

Биография

Родился в семье шорника, рано остался без отца. Окончил церковно-приходскую школу, затем двухклассную школу в Тетиеве. В 1912—1918 гг. учился в Сквирской мужской гимназии, подрабатывал репетиторством. В те же годы опубликовал первые пробы пера (стихи) в газете «Сквирский вестник». В 1918 г. поступил на медицинский факультет Императорского университета св. Владимира, проучился один семестр. В 1919 г. работал в Тетиеве в отделе народного здоровья.

Служил в армии УНР. Осенью 1920 г. попал в плен в «особый отдел» 14-й красной армии («Винницкое чистилище»); согласно дневниковой записи, был спасён студентом-НКВДистом. С 1921 г. служил медбратом, играл в передвижной театральной группе при красноармейской части. По окончании войны принят в труппу Государственного театра им. И. Франко, много гастролировал; в театре познакомился со своей первой женой Ольгой Горской.

В 1923 г., приехав на гастроли в Харьков, вместе с Ю. Смоличем вступил в организацию «Гарт». С 1924 г. занимал должность секретаря центрального бюро театрального «Гарта», работал в секторе художественной литературы при Государственном издательстве Украины; в том же году впервые появились в печати его рассказы, почти сразу переизданные и переведённые на несколько языков.

В 1925 стал членом ВАПЛИТЕ, а также его бессменным секретарём; в 1930 вместе с другими бывшими «ваплитянами» вошёл в объединение «Пролитфронт».

В 1932 г. работал в городском комитете писателей, руководил различными рабочими литературными кружками, сотрудничал с редакциями газет, писал на заказ, переводил. Весной 1933 г. вместе с М. Хвылевым ездил по украинским сёлам; впечатления от последствий голодомора легли в основу некоторых его рассказов. Как многие другие писатели, в эти годы вынужден был «каяться», критиковать себя за националистические уклоны, за участие в ВАПЛИТЕ. В то же время заинтересовался шахтёрской жизнью, написал ряд рассказов на эту тему, начал работу над романом «Горловка» (не завершён). Пробовал свои силы в драматургии.

В 1938 г. арестован, но вскоре освобождён (до сих пор неизвестно, каким образом ему удалось уцелеть). В предвоенные годы работал в Союзе писателей на должности культработника: много ездил с делегациями по стране, помогал в организации литературных вечеров.

В 1941 г., с первых дней немецкой оккупации в Харькове, начал работать в редакции газеты «Новая Украина», за первую неделю опубликовал три передовые статьи. Ожидал от новой власти понимания и освобождения Украины, но быстро разочаровался в ней.

Весной 1942 г. перебрался в Киев. Работал над текстом к документальному фильму о Киеве, над субтитрами для фильма «Дело Стикса», продолжал работу над повестью «Сила». Осенью, с наступлением голода, в тяжёлом состоянии попал в хирургическую клинику с застарелой язвой желудка.

Весной 1943 г., после улучшения, приехал во Львов. Весну-лето 1943 г. провёл в Моршине. 18 ноября 1943 г. арестован Гестапо, два с половиной месяца провёл в тюрьме на ул. Лонцкого.

С приближением фронта эмигрировал на Запад. Добравшись до Германии, вместе с сыном поселился в Потсдаме.

Умер на третий день после операции на желудке.

Сочинения

• Щоденник Аркадія Любченка. 2/XI-41 — 21/II-45 р. Львів — Нью-Йорк: Видавництво М. П. Коць, 1999

На русском языке

• Далёкие и близкие: рассказы / Пер. с укр. Т. Кардиналовской под ред. авт.; Вступит. ст. проф. А. Белецкого. — [Харьков]: Укр. рабочий, [1927]. — 202 с.
• Вертеп: [Повести] / Пер. с укр. И. П. Тутковской-Зак; Предисл. А. Лейтеса. — М.—Л.: Гос. изд-во, 1930. — 262, [2] с.
• Сердца и вещи: Избр. рассказы / Авториз. пер. с укр. И. П. Тутковской-Зак. — М.—Л.: ОГИЗ—ГИХЛ, 1931. — 200 с.
• Рассказ о бегстве: Избр. произведения / Пер. с укр. — [М.]: Гослитиздат, 1934. — 189, [2] с.

Ссылки

• Барабаш Ю. [magazines.russ.ru/voplit/2007/2/ba13.html Угол падения. О «Дневнике» Аркадия Любченко]
• Соколов А. [www.day.kiev.ua/98673/ Поэт юности]
• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=80589 Биография (из Литературной энциклопедии 1930-х гг.]

Литература

• Костюк Г. О. Зустрічі й прощання: Спогади. — К.: Смолоскип, 2008. — Кн. 1. — 720 с.; Кн. 2. — 512 с.

Отрывок, характеризующий Любченко, Аркадий Афанасьевич

– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.