Марычев, Вячеслав Антонович

Вячеслав Марычев
Вячеслав Марычев на заседании Государственной думы
Дата рождения:	21 сентября 1939(1939-09-21)
Место рождения:	Москва, СССР
Дата смерти:	24 июня 2006(2006-06-24) (66 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Россия
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия
Партия:	ЛДПР, Русская Республиканская Партия, Новый путь России, Трудовая Россия
Род деятельности:	политик, депутат Государственной думы
Награды:	Орден Трудовой Славы

Вячесла́в Анто́нович Ма́рычев (21 сентября 1939, Москва, СССР — 24 июня 2006, Санкт-Петербург, Россия) — российский политический деятель, депутат Государственной думы 1-го созыва от фракции ЛДПР. Был известен своим эпатажным поведением, любил появляться на заседаниях Думы в необычных костюмах, соответствующих тематике обсуждаемых проблем.

Образование

В 1967 году окончил актерское отделение музыкального училища при Ленинградской Государственной Консерватории.

В 1973 году окончил Высшую Профсоюзную школу ВЦСПС по специальности «организатор-методист культурно-просветительной работы высшей квалификации».

В 1980—1983 годах учился в Университете марксизма-ленинизма, в 1983—1985 — на Ленинградских художественно-творческих курсах ВЦСПС.

Жизнь до прихода в политику

После окончания средней школы в Москве работал токарем на Московском заводе им. В. И. Ленина. Затем проходил службу в Военно-Морском флоте. После возвращения с флота переехал в Ленинград, где с 1962 по 1963 год работал слесарем-инструментальщиком на Ленинградском Сталепрокатном заводе. В конце 1960-х переехал в Петрозаводск, где был артистом местного музыкально-драматического театра.

Политическая карьера

Первые годы

Во время Перестройки увлекся политикой, работал директором клуба сталепрокатного завода, организовывал в нём встречи с деятелями оппозиции, среди которых были Борис Ельцин и Александр Невзоров.

В 1990 году был избран депутатом Василеостровского районного Совета. В 1991 году стал членом Либерально-демократической партии Советского Союза (ЛДПСС, с 1992 — ЛДПР), в 1992 году был избран членом ЦК ЛДПР и координатором Санкт-Петербургской организации.

Работа в Государственной думе

На выборах в Государственную думу 1 созыва (декабрь 1993) баллотировался под номером 3 в федеральном списке ЛДПР. Выдвинулся одновременно по одномандатному округу в Санкт-Петербурге, но, по решению ЦК ЛДПР, снял свою кандидатуру в пользу Александра Невзорова.

С января 1994 по декабрь 1995 — член Комитета Государственной Думы по вопросам местного самоуправления (подкомитет по вопросам судебно-правовой защиты местного самоуправления).

В феврале 1994 года у него произошел конфликт с Жириновским, который обвинил его в «нарциссизме». В марте 1994 года, накануне съезда ЛДПР был исключён из партии и из фракции. Вскоре был восстановлен во фракции, но в партии восстанавливаться не стал.

Был не согласен с тем, что слово в Думе предоставляется только фракциям и группам, и объявил о создании депутатской группы сексуальных меньшинств, пообещав «вылавливать и высматривать» депутатов для этой группы (кроме Марычева, в неё никто не вступил).

В 1994 году вступил в Либерально-патриотическую партию «Возрождение» (лидеры которой Валерий Скурлатов и Игорь Брумель стали работать его помощниками в парламенте).

10 марта 1995 вышел из фракции ЛДПР. В апреле 1995 года заявил, что будет проситься почётным членом во фракцию «Женщины России».

Прославился экстравагантным выбором одежды. Ходил в Думе, как правило, в красном пиджаке, но, в зависимости от тематики обсуждаемых вопросов, приходил также в телогрейке, арестантской рубахе, белом халате, солдатской шинели, различных национальных костюмах, бронежилете, униформе секты «Аум Синрикё», в полковничьей папахе, шапке-ушанке, шали и серьгах, одеянии священнослужителя, футболке трэш-метал группы «Megadeth». Дал обещание явиться на последнее заседание Думы в «костюме Адама» (согласно другой версии — во фраке и цилиндре) и спеть прощальную арию, однако пришёл в сером пиджаке и галстуке, а арию спел в коридоре.

Дальнейшая политическая деятельность

В 1996 году выдвигался на пост губернатора Санкт-Петербурга, но не смог собрать необходимое количество подписей. В том же году занял последнее место на выборах главы администрации Ленинградской области. Был членом исполкома движения «Трудовая Россия». В 1997 году возглавил Конгресс возрождения интернациональной России. Был председателем политической партии «Новый путь России». В 2000 году повторно и безуспешно участвует в выборах губернатора Санкт-Петербурга и Государственную думу. В том же году избирается депутатом муниципального совета № 27 Кировского района.

28 декабря 1999 года создал движение «Пламя», в планах которого значилось распространение антипутинских листовок и подогревание в обществе антипутинских настроений. Цель движения заключалась в том, чтобы на президентских выборах в 2000 году Путин набрал не более 15 % голосов.

Последние годы жизни

23 февраля 2001 года был избит в своей квартире в Санкт-Петербурге неизвестными до потери сознания накануне заседания муниципального совета по поводу выявленных Марычевым квартирных махинаций местной администрации. Вскоре после этого события с ним случился инсульт, а в августе 2002 года — повторный инсульт, в результате которого получил односторонний паралич и лишился речи.

Скончался 24 июня 2006 года. Похоронен на Южном кладбище в Санкт-Петербурге.

Личная жизнь

Был женат на Нине Николаевне Марычевой (Родионовой), инженере по профессии. В 1959 году у них родился сын Игорь, в 1993 году он пропал в Чечне. Отец пытался найти его, встречался с Дудаевым, но безуспешно. Внучка Марычева Алиса воспитывалась в семье деда.

Ссылки

• [www.panorama.ru/gazeta/p58mar.html Памяти Вячеслава Марычева — Биография политика и артиста. Статья в газете «Панорама»]
• [obzor.westsib.ru/news/84108 Больной и парализованный, скончался экс-депутат Госдумы Вячеслав Марычев.]
• [www.youtube.com/watch?v=LsHkUR2-skg Фильм Удар властью. Вячеслав Марычев. ТВЦ 2014.]

Отрывок, характеризующий Марычев, Вячеслав Антонович

«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.