Muscle car

Muscle cars (с англ. — «мускулистые автомобили», от англ. muscle, [ˈmʌsəl] — «масэл», «масл» — «мышцы», «мускулы») — класс автомобилей, существовавший в США в середине 1960-х — середине 1970-х годов.

К классическим маслкарам относятся строго определённые модели среднеразмерных двухдверных седанов, хардтопов и купе, выпущенные преимущественно в период с 1964 по 1973 год и имеющие восьмицилиндровые двигатели большого объёма и мощности. Также часто к ним относят строго определённые модификации более крупных («полноразмерных») и мелких («компактных») моделей той же эпохи. Похожие модели выпускались и до, и после этого периода, но к маслкарам их не относят.

Строго говоря, в те годы эти автомобили так не называли, используя для их обозначения такие термины, как «Super Cars», или просто упоминая конкретные модели — термин Muscle Cars возник позже, в конце 1970-х годов, среди коллекционеров автомобилей.

В настоящее время у американских автостроителей наблюдается тенденция эксплуатировать известные названия моделей и некоторые черты дизайна из эпохи маслкаров. Автомобили этого типа довольно часто можно видеть в американских фильмах.

Замечание о мощности двигателей

Мощность американских и некоторых других (напр. австралийских, британских) двигателей указывалась производителями без навесного оборудования (Brake Horsepower; обозначение такой лошадиной силы — bhp); в то время как в остальном мире мощность мерили на маховике двигателя с установленным навесным оборудованием, штатными системами впуска и выпуска (европейский стандарт DIN; иногда лошадиные силы по этому стандарту обозначают как PS). Кроме того, жесткий контроль рейтингов мощности отсутствовал, поэтому значения мощности зачастую завышались производителем.

В 1972 году Ассоциация автомобильных инженеров Америки (SAE, Society of Automotive Engineers) приняла стандарт относительно способа измерения мощности двигателей (SAE hp, или net hp, близкий к европейскому). Заявленная мощность многих двигателей в net hp получалась значительно меньше, чем в bhp. Например, двигатель Chrysler 426 HEMI в 1971 году имел заявленную мощность в 425 л. с. (bhp), а в 1972 году мощность того же двигателя указывалась уже в 350 л. с. (net hp) по версии SAE.

Невозможно вывести однозначный коэффициент перевода из bhp в SAE hp, но в целом заявленные цифры мощности обычно превышают реальные значения на 40—150 л. с., в зависимости от степени «честности» производителя.

В настоящей статье даются заявленные производителем значения мощности.

Американское (классическое) определение Muscle Cars (маслкаров)

Маслкар определяют как «среднеразмерный» (intermediate, midsize) по американской системе классификации автомобиль, на который установлен двигатель, предназначенный для более крупного, «полноразмерного» (fullsize) автомобиля. Причем это автомобиль пяти-шестиместный, то есть — предназначенный для ежедневной эксплуатации, обязательно сравнительно недорогой и доступный (относительно настоящих спортивных моделей, sportcars), поскольку маслкары были в основном ориентированы на молодых покупателей, которые не могли позволить себе более одной машины. Как правило, это были переделанные заводом-изготовителем из менее мощной серии или выполненные на базе её агрегатов:

«Muscle Car, коротко говоря, — это среднеразмерный, направленный на достижение максимальных скоростных характеристик автомобиль, оснащенный большим двигателем типа V8, и продаваемый по доступной цене. Большинство из таких моделей были основаны на „обычных“ серийных моделях. Сами эти модели в целом не считаются muscle cars, даже если они в стандарте имели большой V8. Если существовала „заряженная“ версия, то только она имеет право на приставку „muscle car“, а не сама модель».

Ещё одной характерной чертой маслкаров называют отношение собственной массы автомобиля к мощности двигателя: она должна составлять не более 6 кг на 1 л. с.

История и виды маслкаров в США

Зарождение маслкаров

Появление маслкаров было следствием длительного развития хотроддинга в США, основа которого изначально — желание получить за минимальные деньги максимально быстрый автомобиль. Маслкар — именно такой быстрый и сравнительно доступный автомобиль, но, в отличие от кустарно перестроенного из старого автомобиля хотрода, заводского изготовления, с кузовом современного дизайна и в полной мере пригодный для повседневной эксплуатации.

Автомобили, построенные по подобной идеологии, встречались задолго до появления маслкаров. Например, выпускавшийся с 1957 года Rambler Rebel относился к среднему по американским меркам классу и имел мощный двигатель от полноразмерного седана Ambassador, при этом был относительно доступен по цене, или же Plymouth Fury 1961 года, имеющий мотор мощностью в 375 л.с. Тем не менее, настоящим трендом «железные мускулы» стали лишь в конце первой половины 60-х годов.

В то время бензин был дёшев — от 15 до 30 центов (в среднем — 24…27 центов) за галлон, что, с учётом инфляции, примерно соответствует (в среднем) современным 1,5 долларам за галлон, или, в пересчёте на метрические единицы, примерно 40 центам за литр топлива, причём на протяжении всего десятилетия стоимость топлива продолжала падать, вплоть до исторического минимума в 1970 году. Экологическое движение находилось в зачаточном состоянии, государственное регулирование в области безопасности и экономичности транспортных средств практически отсутствовало. Автомобили были очень дёшевы по отношению к заработной плате, а конкуренция между отдельными производителями обострилась до предела.

С каждым годом автомобили становились все больше и больше и снабжались все более и более мощными двигателями. Если в конце 1950-х годов предельная мощность устанавливаемых двигателей на полноразмерные (длиной 5,3—5,8 м) седаны достигала 250—300 л. с. (bhp), то к концу десятилетия не были редкостью и двигатели в 400—500 bhp (426 HEMI, 440 Six Pack, ZL-1, L88), а моторы в 300—400 bhp в массовом порядке ставились на вполне обычные, даже семейные автомобили.

Большинством источников прародителем маслкаров считается Pontiac Tempest GTO модели 1964 года.

Маслкары первого поколения

Первоначально маслкары просто переделывались в заводских условиях из самых обычных автомобилей. Например, Pontiac GTO в первый год своего выпуска был лишь одной из комплектаций в модельном ряду Pontiac Tempest / GranPrix / Le Mans. В комплектацию входили: 325-сильный V8 рабочим объёмом около 6,37 л, более жесткая подвеска, четырёхступенчатая механическая КПП взамен трехступенчатой АКПП, отличительный внешний хромированный декор GTO, раздельные передние сидения, консоль, тахометр, и так далее.

Корпоративная политика General Motors того времени не предполагала установки таких мощных двигателей на небольшую, по американским меркам, машину. Мощные двигатели были до этого уделом огромных «полноразмерных» «дорожных крейсеров». Похожих ограничений до этого момента придерживались и остальные компании «Большой Тройки». Однако коммерческий успех смелого эксперимента Pontiac, а в первую очередь — топ-менеджера подразделения Джона Делореан, вызвал к жизни целый класс небольших и дешевых, но очень мощных машин. На следующий год GTO уже стал самостоятельной моделью.

GTO имел неудовлетворительную аэродинамику, плохую управляемость, барабанные тормоза без усилителя в базовой комплектации, не рекордную даже для своих лет максимальную скорость, — зато разгонялся до 97 км/ч за 6,8 с.

Вскоре у конкурентов появились такие, созданные на базе серийных моделей автомобили, как Ford Fairlane GT, Chevrolet Chevelle SS, Dodge Coronet R/T, Oldsmobile 4-4-2 и др.

Через несколько лет маслкары имелись в модельных рядах практически всех американских марок, включая даже традиционно делавшую упор на компактные и экономичные по американским меркам модели фирму AMC и «люксовые» бренды, такие как Buick или Mercury.

Поздние маслкары

К концу 1960-х годов маслкары обрели собственный характерный стиль. Машины именно этих лет сегодня в первую очередь и называют маслкарами. Чертами их стиля были кузов фастбэк (двухдверный седан или купе с очень плавным или вообще отсутствующим переходом от второго объёма к третьему) или фасттоп (с продленной назад крышей), боковина «Coca-Bottle», по форме напоминающая бутылку «Кока-колы», агрессивная решетка радиатора (часто глубоко утопленная в облицовку передка), интегрированные бампера, минимум хромового декора, имитации воздухозаборников и хромированные колесные диски.

При этом подвеска, трансмиссия, тормоза маслкаров этого поколения в целях удешевления по-прежнему заимствовались у своих прототипов — обычных семейных седанов. В частности, все тормоза, как правило, были барабанные, что отрицательно сказывалось на безопасности.

Полноразмерные маслкары

«Хотя буквальное определение касается лишь среднеразмерных автомобилей, на самом деле „заряженные“ среднеразмерные автомобили не появлялись до 1964 года. Но и до этого производители иногда „заряжали“ полноразмерные автомобили. Поэтому выпущенные до 1964 года заряженные версии полноразмерных автомобилей так же обычно считаются Muscle Cars».

Прародитель полноразмерных маслкаров — купе Chrysler 300 так называемых «литерных» серий, выпускавшееся со второй половины 1950-х годов до второй половины 1960-х годов, причем сама эта модель к маслкарам не относилась, поскольку была роскошной и дорогой машиной. Примеры полноразмерных маслкаров: Chevrolet Impala (модели с приставкой SS — «Super Sport»), Ford Galaxie (с двигателями от 6,4 л) и Dodge Coronet (версия R/T — «Road and Track»).

Компактные маслкары

Некоторые маслкары отличались существенно меньшими размерами по сравнению с классическими маслкарами, и по американской классификации тех лет относились к классу «компактных» автомобилей. Тем не менее, они также снабжались мощными V8-двигателями относительно большого объёма. Примеры таких автомобилей — Dodge Dart GT 340 и Chevrolet Nova SS.

Схожие классы автомобилей

К маслкарам вплотную примыкают так называемые Pony Cars названные так в честь «Мустанга». Эти машины отличались меньшими размерами (по американским меркам того времени это были «компактные» автомобили, имевшие длину 4,5—4,9 м), и в базовой комплектации имели относительно слабые двигатели, поэтому в большинстве своём они не относятся к маслкарам. Типичные представители: Ford Mustang, Chevrolet Camaro, Plymouth Barracuda до 1970 года, Dodge Challenger.

Однако наиболее мощные варианты этих машин всё же относятся к типу компактных маслкаров, например, Ford Mustang (GT и Boss), Chevrolet Camaro (SS и Z28) , Plymouth 'Cuda и Dodge Challenger (R/T)

От маслкаров следует также отличать в определённом смысле похожие на них, часто столь же мощные, но значительно более дорогие «Personal Luxury Cars» (например, Buick Riviera), а также двухместные спортивные автомобили (спорткары), например, Chevrolet Corvette.

Модели этих классов, в отличие от маслкаров, обычно разрабатывались производителями «с нуля». Кроме того, спорткары отличались от них непрактичностью, в частности, как правило, имели всего два посадочных места, а модели сегмента «Personal Luxury» — намного более высокой стоимостью и общей ориентацией на роскошь и комфорт, а не исключительно на динамику. Исключением иногда считается только двухместный спорткар AMC AMX, бывший относительно недорогой моделью и созданный на базе серийного AMC Javeline.

Выпускались пикапы на базе маслкаров, например, мощные модификации Ford Ranchero, GMC Sprint, GMC Caballero, Chevrolet El Camino и др.

Закат эпохи маслкаров

После топливного кризиса 1973 года, резкого ужесточения законодательства относительно безопасности и экологичности транспорта, роста в обществе опасений по поводу растущего числа погибших в автомобильных авариях (маслкары представляли большую опасность в руках молодых и неопытных водителей), значительного повышения страховых ставок для молодых водителей и небольших мощных автомобилей (месячные страховые взносы на такие автомобили вплотную приблизились к ежемесячным выплатам по кредиту на их покупку) — уже к 1974 году в производстве осталось крайне незначительное число «маслкаров».

Последний мощный маслкар (1973—1974) — Pontiac Trans Am SD455. К этому времени остальные модели либо были сняты с производства, либо сохранили лишь название, по сути превратившись в более доступные версии люксовых купе с посредственной динамикой, например, такая судьба постигла Dodge Charger.

Впоследствии основное количество маслкаров было выведено из постоянной эксплуатации даже не из-за физического устаревания, а вследствие нефтяных кризисов 1970—1980-х годов; в этот период и маслкары, и полноразмерные «дорожные крейсера», бывшие некогда символом американского автопрома, богатства и мощи самой Америки, стали активно вытесняться экономичной и рациональной продукцией японского автопрома.

В наши дни маслкары, считавшиеся в своё время обыденными и недорогими автомобилями, стали предметом коллекционирования, а некоторые экземпляры по стоимости конкурируют с европейскими суперкарами.

Технические особенности американских маслкаров

Маслкары были даже для своего времени достаточно традиционны в техническом отношении. Все они были заднеприводными, классической компоновки: двигатель в блоке с коробкой передач спереди.

Двигатели имели простейшую конструкцию: как правило чугунный блок цилиндров, два клапана на цилиндр с приводом через штанги толкателей, один распредвал в развале блока, карбюраторное питание (обычно ставилось два-три карбюратора, работающих на один впускной коллектор; часто использовались четырёхкамерные карбюраторы). Вопреки распространённому заблуждению, несмотря на инерционную схему газораспределения они не были низкооборотными — максимальная мощность развивалась ими при 5,5…6 тыс. оборотов в минуту, что было ощутимо больше, чем у массовых американских моторов того времени и соответствовало тогдашним массовым европейским моторам, вроде BMW M10, Mercedes-Benz M115 или двигателя «Жигулей». Однако степень форсирования и литровая мощность их были намного ниже, чем у европейских высокопотенциальных двигателей.

Выделялись своей конструкцией лишь моторы семейства HEMI производства Chrysler. Они имели полусферические камеры сгорания, что улучшало смесеобразование и давало дополнительную мощность. Однако даже такие, сравнительно скромные, конструктивные инновации не были типичны для американских двигателей той эпохи.

Рабочий объём двигателей к 1970-м годам вырос до 7—7,4 литров при мощности около 450 л. с. (bhp). Такая мощность достигалась практически исключительно за счёт трёх факторов: огромные рабочие объёмы, повышение производительности системы питания (за счёт увеличения количества и пропускной способности карбюраторов и ценой повышения расхода топлива) и высокая степень сжатия (до 12…13:1), соответственно, появилась необходимость применения этилированного бензина с очень высоким октановым числом. С точки зрения удельной (снимаемой с 1 л рабочего объёма) мощности, эти двигатели не представляли собой достижения техники даже по меркам своего времени (в то время, как в Европе на высокопотенциальных двигателях старались приблизить удельную мощность к 100 л.с. с литра, то есть, 1 л.с. с 10 см³, в Америке хорошим показателем считали и 1 л.с. с 1 куб. дюйма, или ~16,5 см³).

Некоторые двигатели оснащались системой «Ram Air» (инерционный наддув) на впуске: специальный воздухозаборник (обычно расположенный на капоте), полость которого была герметично соединена с впускным коллектором двигателя. На небольшой скорости система служила для подачи в двигатель холодного воздуха вместо горячего из моторного отсека, что улучшало смесеобразование и делало работу мотора более стабильной, лишь незначительно поднимая мощность. На большой же скорости набегающий поток воздуха создавал в воздухозаборнике повышенное давление, и система работала как примитивный наддув. Однако из-за повышенного уровня шума производители от этого решения вскоре отказались. Настоящий наддув от приводного или турбокомпрессора на серийных машинах практически не применялся.

Коробки передач могли устанавливаться как механические (3 или 4 ступени), так и автоматические (2 или 3 ступени). АКПП были настроены на более быстрое переключение, чем штатные версии для обычных массовых моделей, изредка предлагались системы ручного выбора передач, которые были ещё весьма примитивны (обычно сводились к введению положений селектора «2» и «1», вместо традиционного L, что позволяло водителю вручную перебрать все три имеющиеся передачи при разгоне, выбирая момент переключения).

Большинство маслкаров имели независимую пружинную (у моделей корпорации Chrysler — торсионную) бесшкворневую подвеску на двойных поперечных рычагах спереди, рессорную или пружинную зависимую — сзади и барабанные тормоза на всех колесах (ближе к концу 60-х на передних колёсах постепенно начали вытесняться дисковыми).

Главными проблемами масл-каров были неэффективная для их динамических возможностей тормозная система и плохая управляемость, а также большие усилия, которые приходилось затрачивать водителю для управления. Особенно плохо с этим было на сравнительно небольших моделях с мощными моторами, вроде Dodge-Hurst Hemi Dart 1969 года. Двигатели их были настолько большими, что занимали всё свободное место в моторном отсеке этих «компактных» автомобилей, не оставляя места ни под гидроусилитель руля, ни под вакуумный усилитель тормозов, в результате чего использование их на дорогах общего пользования было серьёзно ограничено или напрямую запрещено — главным образом они были предназначены для гонок (причём как правило по прямой).

Маслкары в других странах

«Русская ветвь»

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В СССР существовали автомобили с V8-двигателями большого объёма, по классу и дизайну достаточно близкие к компактным маслкарам, хотя и существенно уступавшие им по техническим характеристиками и имевшие весьма специфическое предназначение.

С 1930-х годов на Горьковском автозаводе малыми сериями выпускали быстроходные автомобили среднего класса для силовых ведомств. После выпуска таких машин на базе ГАЗ-М-1 (вариант с американским двигателем Ford Flathead V8), и ГАЗ-23 (вариант ГАЗ-21 с восьмицилиндровым двигателем ЗМЗ-23), в 1974 году последовал выпуск малой серией автомобиля ГАЗ-24-24 на базе серийного седана ГАЗ-24.

ГАЗ-24-24 именовался «быстроходный автомобиль» или «машина сопровождения» и создавался для нужд 9-го управлении КГБ СССР (предшественник современной ФСО), а именно сопровождения правительственных ЗИЛ и «Чайка», должен был обладать схожими с ними разгонными и скоростными характеристиками. Для этого в модифицированный кузов ГАЗ-24 установили двигатель и трансмиссию от той же «Чайки». Машина получила неофициальные наименования «дубль» или «догонялка».

Внешне автомобиль был неотличим от серийной «Волги», кроме того, что форма напольного рычага АКПП несколько отличалась от штатного (он был изогнут у основания). Часть машин имела только педаль тормоза; на другой части устанавливались две спаренные педали, причем обе работали как тормоз. На поздних выпусках мог встречаться и вариант с одной широкой педалью тормоза (как на иностранных автомобилях с АКПП), такой вариант использовался на быстроходном седане ГАЗ-31013 на базе ГАЗ-3102.

Технически машина представляла собой доработанный стандартный кузов ГАЗ-24 с усиленными передними лонжеронами (но без треугольных подкосов по бокам от двигателя) и прочими мерами усиления, в который устанавливался двигатель модели ЗМЗ-2424 — алюминиевый верхнеклапанный V8 с одним распредвалом в развале блока цилиндров, имевший 5530 см³ рабочего объёма и 195 л. с. мощности. На автомобили устанавливалась трёхступенчатая АКПП. Двигатель имел существенные отличия от похожего двигателя ГАЗ-13 и напоминал двигатель ГАЗ-23; он имел такую же выпускную систему со сведёнными в одну трубу после глушителя двумя трактами. Задний мост имел главную пару ГАЗ-23 с уменьшенным относительно штатной передаточным числом (3,38:1). Кроме того, автомобиль имел усиленную подвеску и гидроусилитель рулевого управления с отдельным рабочим цилиндром (не встроенным в рулевой механизм).

На автомобилях могли устанавливаться системы спецсвязи и световой сигнализации для подачи сигналов при движении в колонне; сведений о таком спецоборудовании практически не сохранилось ввиду того, что перед продажей списанных машин оно в обязательном порядке демонтировалось.

Машины собирались вручную (поэтому имелись существенные различия между отдельными экземплярами), красились по «чайковской» технологии, с хорошим антикором, иногда по спецзаказу могли снабжаться нестандартным интерьером из велюра или плюша, а также, вероятно, кондиционером.

Вопрос технических характеристик и динамических возможностей автомобиля остаётся не до конца проясненным до настоящего времени. В руководстве по эксплуатации была указана максимальная скорость в 160 км/ч, но по данным владельцев она была значительно выше. Невыясненным является и вопрос об общем количестве выпущенных экземпляров. Исходя из предположения о том, что годовые масштабы выпуска ГАЗ-23 и ГАЗ-24-24 примерно совпадали, должно было быть выпущено чуть более тысячи таких автомобилей (ГАЗ-23 было выпущено 608 экземпляров за 8 лет).

ГАЗ-24-34 — вариант той же модификации на базе ГАЗ-24-10 с соответствующими внешними отличиями. Использовались двигатели ЗМЗ-503 (один четырёхкамерный карбюратор) и ЗМЗ-505 (два синхронизированных четырёхкамерных).

Позднее выпускалась аналогичная модификация на базе ГАЗ-3102, обозначавшаяся ГАЗ-31013 и имевшая двигатель ЗМЗ-505, аналогичный устанавливавшемуся на ГАЗ-24-34.

По характеристикам (удельная мощность — 8 кг/л.с.) восьмицилиндровая «Волга» ГАЗ-24 «не дотягивала» до американских маслкаров, но вполне соответствовала массовым моделям с мощными V8, вроде Ford Fairlane 289 K-code или Chevrolet Nova SS 283 Turbo-Fire. Динамические возможности существенно ограничивала достаточно примитивная автоматическая коробка передач — впрочем, не более, чем использовавшиеся на недорогих американских моделях.

Проблемы в эксплуатации этих «Волг» были сходны с проблемами американских маслкаров — плохая управляемость, неэффективные тормоза, огромный расход топлива и т. д. Наряду с этим имелись и специфические проблемы с живучестью подвесок и кузовов в отечественных дорожных условиях.

На сегодняшний день все «Волги» этого типа списаны или частично проданы частным владельцам.

Следует отметить, что в те годы в СССР завозились и настоящие американские маслкары, включая легендарные модели Pontiac GTO или Dodge Charger. Некоторые из них сохранились до наших дней (например, в Сочи находится Charger 1973 года, ввезённый в СССР американским журналистом).

Австралия

В Австралии отделения Ford Australia, Holden (на тот момент General Motors) и Chrysler Australia развивали маслкары своим путём. Автомобили создавались для гонок Bathurst 500, в то время известных как Armstrong 500 (миль). Эти автомобили считали суперкарами в полном смысле этого слова, поскольку они оснащались мощными двигателями и гоночными опциями (хотя и существенно уступали американским аналогам по размерам и техническим характеристикам).

В 1968 Ford выпустил XR Falcon с двигателем 289 Windsor (4,7 л), который принято считать первым австралийским маслкаром.

Holden выпускал популярный Holden Monaro с двигателями типа Small Block рабочим объёмом 5,0, 5,36 и 5,7 л производства Chevrolet, а также объёмом 4,1 и 5,0 л собственной разработки, — модели GTR-XU1 (1970—1973), SL/R 5000 (1974—1977), L34 (1974), A9X (1977).

C 1971—1973 Chrysler выпустил модель R/T Valiant Charger. Доминирующие модели R/T были E38 и E49 c шестицилиндровым двигателем Hemi в 4,34 л, были оснащены тремя карбюраторами Weber. Chrysler активно импортировал из США, двигатели V8 в 5,7 и 5,6 л. Последние двигатели не пользовались спросом и впоследствии устанавливались на редкие модели 770 Charger «SE» E55 340 (V8). В 1974 производство Hemi 265 и 340 V8 было прекращено.

Эра австралийских маслкаров закончилась по тем же причинам, что и в США выпуском Design Rule в 1976 году.

Великобритания

В Великобритании маслкары никогда не имели серьёзного спроса, но они оказали влияние и на британских автопроизводителей. Ford и Vauxhall продолжили традицию создания мощных семейных автомобилей, но с более утонченной конструкцией в сравнении с классическими маслкарами. Автомобили этого типа создавал британский филиал компании Ford, например, Ford Cortina Mk. III и Ford Capri, но двигателями V8 они не оснащались.

ЮАР

В Южной Африке фирма Basil Green производила на базе европейских моделей корпорации Ford автомобили Capri Perana и Granada Perana.

Кроме того, австралийский Ford Falcon GT продавался в ЮАР под маркой Fairmont GT, а XW Falcon GT — как Fairmont GT (1970 год) и XY Falcon GTs (1971—1973). Falcon продавались под маркой Fairmont из-за плохой репутации американских «Фэлконов». Экспортируемые Fairmont отличались от оригинального Falcon небольшими внешними изменениями.

Современные маслкары

Эпоха маслкаров давно завершена, однако мощные и быстрые автомобили по-прежнему привлекают внимание автолюбителей.

В США четырёхдверный «полноразмерник» (full-size) Chevrolet Impala SS пользовался большим спросом в 1994—1996 годах и являлся переоборудованным Caprice с двигателем Corvette V8 LT1 (5,7 л) и другими опциями. Снова Impala SS начала выпускать уже в 2000 году, как более мощная версия стандартной Impala с оснащенными компрессорами двигателями V6 и V8.

GM снял с производства Chevrolet Camaro и Pontiac Firebird в 2002 году, но вернул Pontiac GTO в 2004 году. В 2009 году вышло новое поколение Chevrolet Camaro (включая более мощные версии RS и SS).

К 2003 году Ford воссоздал Mercury Marauder. По прошествии двух лет, аналогично его предшественнику 1960—1970-х годов, он был снят с производства по причине низкой популярности.

Весной 2004 года Chrysler ввёл заднеприводную платформу LX, послужившую основой для новой линии заднеприводных автомобилей Dodge Charger с двигателем V8 HEMI.

В 2005 году с конвейера сошёл новый Ford Mustang, дизайн которого напоминал модель 1967—1968 годов.

С 2008 года начался выпуск модели Dodge Challenger, которая (как и новый Camaro, и новый Mustang) весьма напоминает дизайн своего «прародителя».

Известные представители класса маслкаров

США

Журнал «Road&Track» относит к маслкарам следующие модели 1965 года:

• Pontiac Tempest/Pontiac GTO (1964—1965);
• Buick Gran Sport Riviera GS (1965—1975);
• Buick Skylark Gran Sport (1965—1969);
• Dodge Coronet/Plymouth Belvedere 426-S (1965—1970);
• Chevrolet Chevelle Malibu SS (1965);
• Oldsmobile Cutlass 442 (1965—1967).

Журнал «Car and Driver» в 1990 году опубликовал список десяти лучших маслкаров:

• Среднеразмерные модели Plymouth/Dodge с двигателем 426 Hemi (7,0 л) (1966—1967);
• Среднеразмерные модели Plymouth/Dodge с двигателем 426 Hemi (1968—1969);
• Среднеразмерные модели Plymouth/Dodge с двигателем 426 Hemi (1970—1971);
• Chevy II SS 327 (5,36 л) (1966—1967);
• Chevrolet Chevelle SS 396 (6,5 л) (1966—1969);
• Chevy II Nova SS 396 (6,5 л) (1968—1969);
• Ford Torino Cobra 428 (7,0 л) (1969);
• Plymouth Road Runner/Dodge Super Bee 440 Six Pack (7,2 л) (1969);
• Chevrolet Chevelle SS 454 (7,4 л) (1970);
• Pontiac GTO (1969).

К более поздним моделям маслкаров относятся:

• AMC AMX / AMC Javelin AMX (1968—1974);
• AMC SC/Rambler (1969);
• AMC Rebel AMC Matador The Machine (1970—1971);
• Buick GSX (1970—1974);
• Chevrolet Camaro Z28 Camaro (1967—2002);
• Chevrolet Chevelle SS 454 (1965—1973);
• Chevrolet Impala SS (1958—1985, 1994—1996, 2000—настоящее время);
• Chevrolet Monte Carlo SS454 (1970—1972);
• Chevrolet Nova SS (1963—1974);
• Dodge Challenger (1970—1974);
• Dodge Charger (1966—1974);
• Dodge Dart GTS and Demon (1968—1976);
• Dodge Daytona (1969—1970);
• Dodge Super Bee (1968—1971);
• Ford Fairlane GT, GTA, и Cobra (1966—1969);
• Ford Mustang Boss 302 Mustang (1964—1973);
• Ford Torino (GT и Cobra) (1968—1974);
• Mercury Cougar Cougar Eliminator (1967—1973);
• Oldsmobile 442 (1968—1971);
• Plymouth Barracuda AAR 'Cuda (1964—1974);
• Plymouth Duster (1970—1976);
• Plymouth GTX (1967—1971);
• Plymouth Road Runner (1968—1974);
• Plymouth Superbird (1970);
• Pontiac Firebird (1967—2002);
• Pontiac GTO (1966—1971);
• Shelby Cobra 427 (1965—1967).

Отрывок, характеризующий Muscle car

– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.