Медные монеты

Русская медная полушка: фотография монеты 1707 года и зарисовка монеты 1710 года

Медные монеты — монеты (а также медали), которые изготовлены

• из технически чистой меди, то есть с небольшой долей примесей, обусловленной уровнем развития металлургии соответствующей эпохи (в настоящее время — до 0,01 %);
• из различных сплавов на основе меди (бронза, латунь, потин и так далее).

Наряду с золотыми и серебряными, монеты из меди и её сплавов являются одной из древнейших форм монетной чеканки. Так, например, в Древнем Риме именно медные (бронзовые) слитки, а затем монеты были первыми инструментами денежного обращения.

В большинстве случаев медные монеты были разменными, то есть второстепенными, производными от более ценных золотых и серебряных монет, и неполноценными, но иногда это были и полноценные ходячие монеты (например, шведские и русские медные платы или плоты).

Сохранность медных монет

Монеты из меди весьма неустойчивы к коррозии. Существует множество видов коррозии меди, многие особенности которых к настоящему времени изучены недостаточно. Коррозия медных монет может быть как поверхностной, уничтожающей частично или полностью штемпельный рельеф, так и глубинной, способной «съесть» металл на всю толщину монеты.

Лучшей профилактикой разрушающей коррозии считается образование на монете благородной малахитовой (зеленоватой) или кабинетной (светло-шоколадной) патины. Первая чаще образуется в благоприятных естественных условиях, вторая — при хранении монеты в помещении с низкой влажностью воздуха. Для образования таких видов патины необходимы долгие годы. Искусственным ускоренным путём получить такие виды патины невозможно. Некоторые нумизматы, но чаще — продавцы монет, склонны называть патиной любой слой солей или окислов на поверхности монеты.

Качество благородной малахитовой патины определяется следующими её особенностями.

• Плотность прилегания к нижележащему металлу. При неплотном прилегании возможно развитие коррозии под патиной и/или отслоение патины.
• Наличие патины на всей поверхности монеты. Отсутствие патины на отдельных участках может привести к развитию на них коррозии.
• Достаточная толщина патины, не позволяющая атмосферной коррозии её разрушить.
• Гладкость поверхности патины (иногда воспринимаемая как эффект полировки), не позволяющая при повышенной влажности воздуха развиваться коррозии в мелких трещинах и полостях.
• Монохромность патины, свидетельствующая о её химической однородности и отсутствии напряжений между её отдельными участками.

Среди нумизматов существует два принципиально разных подхода к обеспечению сохранности монеты. Первый предполагает обязательную консервацию монеты посредством покрытия её каким-либо вязким составом: воском, парафином, маслами различной природы, специальными патинаторами и т. д. В основе такого подхода лежат два основных мотива: 1) профилактика коррозии; 2) улучшение вида монеты, в том числе товарного — монета смотрится более рельефно, на её поверхности замаскированы мелкие дефекты. Второй подход предполагает сохранение монеты в благоприятных кабинетных условиях в состоянии «как есть». Мотивы этого подхода: 1) монета воспринимается без искажений её естественного цвета и формы; 2) развитие коррозионных процессов можно периодически отслеживать и при необходимости устранения их последствий использовать щадящие механические, химические или иные методы; 3) монеты, имеющие благородную патину, не нуждаются в консервации; 4) монеты, не имеющие очагов коррозии, будут постепенно приобретать кабинетную патину; 5) монету можно будет продать «с чистой совестью», поскольку её дефекты не будут замаскированы.

Неоднозначность термина

См. также: Бронзовые монеты, Потин (сплав) и Латунь

Античные так называемые «медные монеты» изготавливались из бронзы, потина, латуни (аурихалка) или других сплавов на основе меди:

• греческие — 84 % меди и 16 % олова,
• римские — 79 % меди, 5 % олова и 16 % свинца или 63 % меди, 8 % олова и 29 % свинца.

Иногда это были случайные примеси, обусловленные уровнем развития технологий той эпохи, иногда — сознательное добавление лигатур для воздействия на определенные физические свойства (твердость, прочность, температуру плавления и так далее). В нумизматической литературе все такого рода монеты долгое время традиционно именовались медными.

Примером непосредственно медных монет являются русские монеты начала XVIII века на основе копейки — 5, 2, 1 копейка, деньга (¹⁄₂), полушка (¹⁄₄) и полуполушка (¹⁄₈).

Нумизматическая символика

Зарисовки древнеримского асса (III век до н. э., бронза) и немецкой медали (начало XVIII века, медь)

См. также: Список символов химических элементов

В нумизматической литературе монеты и медали из меди или сплавов на её основе обозначаются символами AE, ae, Æ или æ (от лат. Aes, означавшего «медь», «бронза» и служившего названием древнеримских бронзовых слитков и монет ассов), реже — ♀ (алхимический символ меди и её управляющей планеты — Венеры).

Возможны и другие варианты обозначений. Так, например, в Германии медные монеты могут обозначаться буквой K (от нем. Kupfer — «медь»). В русскоязычной научной литературе XIX века встречается сокращение М. Современные тенденция — обозначать медные монеты символами периодической системы химических элементов, то есть символом Cu.

Источники

• Ашик А. [books.google.ru/books?id=Wy0XAAAAYAAJ&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Воспорское царство съ его палеографическими и надгробными памятниками, расписными вазами, планами, картами и видами. Часть I]. — Одесса: Типография Неймана, 1848.
• Зограф А.Н. [www.sno.pro1.ru/lib/zograf/index.htm Античные монеты] / Материалы и исследования по археологии СССР. — Вып. 16. — М.—Л.: Изд-во АН СССР, 1951.
• [www.numizm.ru/ Словарь нумизмата] / [Авторы: Фенглер Х., Гироу Г., Унгер В.] / Пер. с нем. М. Г. Арсеньевой / Отв. ред. В. М. Потин. — 2-е изд., перераб. и доп. / Публ. [www.numizm.ru/ Словарь нумизмата. Описание монет]. — М.: Радио и связь, 1993. — ISBN 5-256-00317-8.
• Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — СПб.: Семеновская типолитография (И. А. Ефрона), 1890—1907. — «Викитека»

См. также

• Ассигнационный рубль
• Бронзовый век
• Денежная система Римской республики
• Медный рубль
• Медный бунт
• Монетная реформа Алексея Михайловича
• Сестрорецкий рубль
• Финансовая реформа Петра I

Отрывок, характеризующий Медные монеты

Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.