Микадо (опера)

Опера

Микадо, или город Титипу
Обложка клавира, ок. 1895 г.
Композитор	Артур Салливан
Автор(ы) либретто	Уильям Гилберт
Язык либретто	английский
Жанр	комическая опера
Первая постановка	14 марта 1885 года
Место первой постановки	Театр Савой, Лондон

Мика́до, или город Титипу (англ. The Mikado; or, The Town of Titipu) — комическая опера в двух действиях композитора Артура Салливана и либреттиста Уильяма Гилберта. Опера является девятой из четырнадцати совместных работ Гилберта и Салливана.

Премьера оперы прошла 14 марта 1885 года в Лондоне, в театре Савой, где она была исполнена 672 раза, то есть была второй по продолжительности показа среди всех работ театра и одной из самых длительных по продолжительности показов среди любых других театров. Известно, что к концу 1885 года в Европе и Америке оперу ставили 150 театральных компаний. Опера регулярно ставится компанией Savoy Opera. Опера переведена на многие языки и сейчас является одним и наиболее часто исполняемых театральных произведений в истории.

Гилберт и Салливан переносят действие оперы в средневековую Японию. Эта экзотическая удаленность от Великобритании позволила авторам быть свободнее в своей завуалированной критике британской политики и бюрократии и, одновременно, смягчить её воздействие на публику. Этот приём Гилберт использовал в нескольких произведениях, помимо оперы «Микадо»: в «Принцессе Иде», «Гондольерах», «Утопия с ограниченной ответственностью» и «Великом герцоге».

Сюжет

Сбежав от нежеланного брака, Нанки-Пу, сын микадо Японии, становится странствующим менестрелем. Нанки-Пу прибывает в город Титипу, потому что в этом городе живет прекрасная девушка Ям-Ям, его возлюбленная. Но девушка обручена со своим опекуном Ко-Ко, портным и, по совместительству, Главным Палачом города. Усугубляется положение, когда в город прибывает сам Микадо, а с ним и Катиша, нареченная Нанки-Пу.

Действующие лица

• Микадо Японии (бас или бас-баритон)
• Нанки-Пу, его сын (тенор)
• Ко-Ко, Главный палач города Титипу (комический баритон)
• Пу-Ба, чиновник, Главный-по-всему-остальному (баритон)
• Пиш-Туш, знатный господин (баритон)
• Го-То, знатный господин (бас)
• Ям-Ям, подопечная и нареченная Ко-Ко (сопрано)
• Питти-Синг, подопечная Ко-Ко (меццо-сопрано)
• Пип-Бо, подопечная Ко-Ко (сопрано или меццо-сопрано)
• Ка́тиша, пожилая дама, влюбленная в Нанки-Пу (контральто)
• Хор школьниц, знатных горожан, охранников и рабочих-кули

Содержание

Первое действие

Двор официальной резиденции Ко-Ко. В город Титипу пребывает странствующий музыкант Нанки-Пу. Он разыскивает свою возлюбленную Ям-Ям, с которой они познакомились год назад и влюбились друг в друга, однако, в то время прекрасная Ям-Ям уже была обручена со своим опекуном, портным Ко-Ко. Теперь же эксцентричный Микадо Японии издал указ, по которому любой флирт признается преступлением и карается смертью, и Ко-Ко, нарушивший этот закон, попал под стражу. Нанки-Пу, воодушевленный новостью, приехал в Титипу, чтобы разыскать любимую, но один из знатных горожан, Пиш-Туш, рассказывает Нанки-Пу, что арестованный Ко-Ко вместо наказания получает пост Главного палача Титипу. Все чиновники города отказываются подчиняться новому палачу, что, в свою очередь, оказывается на пользу хитрому Пу-Ба, который занимает все освободившиеся посты и, конечно, забирает себе все зарплаты. Главный-по-всему-остальному извещает Нанки-Пу о том, что свадьба Ям-Ям и Ко-Ко назначена на этот самый день.

Появляется Ко-Ко и зачитывает список жертв, которых однажды казнит. Затем появляется Ям-Ям с подругами Пип-Бо и Питти-Синг. Нанки-Пу рассказывает Ко-Ко о своей любви к Ям-Ям, палач его прогоняет. Нанки-Пу удается встретиться с возлюбленной, и он открывает ей своё истинное происхождение, объяснив, что скрывается от приставаний Катиши, пожилой придворной.

Главному палачу становится известно, что статус города Титипу будет понижен до уровня деревни и будет разорен, если в течение месяца он не совершит ни одной казни. Пу-Ба и Пиш-Туш убеждают его казнить самого себя, раз уж он был приговорен, но Ко-Ко отказывается, мотивируя это тем, что сам себе отрубить голову он не может, а если бы и смог, то это было бы позорным для государства самоубийством. Тут он узнает, что отчаявшийся Нанки-Пу готов расстаться с жизнь, и предлагает ему сделку: Ко-Ко даст согласие на брак Ям-Ям с Нанки-Пу, если последний согласится быть казненным месяц спустя.

Город отмечает воссоединение влюбленных, но тут пребывает Катиша. Она намерена найти и женить на себе Нанки-Пу, но горожане мешают ей раскрыть личность менестреля. Обманутая, но не побежденная Катиша обещает вернуться.

Второе действие

Сад Ко-Ко. Ям-Ям и подруги готовятся к свадьбе. Появляются палач Ко-Ко и главный чиновний Пу-Ба, которые рассказывают, что по новому закону женатый человек приговаривается к казни за флирт, а его жена должна быть похоронена заживо. С такими перспективами Ям-Ям вступать в брак не хочет. Нанки-Пу просит Ко-Ко обезглавить его, и тут выясняется, что Ко-Ко по доброте душевной ни разу не обидел и мухи. Он готов дать Микадо ложны показания, если Пу-Ба обвенчает возлюбленных.

В Титипу пребывает Микадо и Катиша в сопровождении обширной свиты. Микадо описывает свою систему правосудия. Ко-Ко решает, будто Микадо прибыл для того, чтобы удостовериться в свершении казни, и вручает тому сертификат о смерти, подписанный Пу-Ба и удостоверяющий, что на казни присутствовали все важные чиновники города (в лице Пу-Ба). Но цель приезда Микадо - поиск сына, скрывающегося под именем Нанки-Пу. Напуганный Ко-Ко сообщает, что Нанки-Пу уехал из страны. Но Катиша читает сертификат и заявляет, что казненным был Нанки-Пу. Хотя Микадо и выражает сочувствие, одновременно он начинает обсуждать с Катишей наиболее подходящее наказание за умерщвление императорского наследника. Ко-Ко уговаривает Нанки-Пу вернуться, и тот, боясь притязаний Катиши, предлагает палачу свою сделку: он "вернется к жизни", если Ко-Ко убедит Катишу выйти замуж за него. У Ко-Ко не остается выбора. Он просит руки пожилой дамы, и, после трогательной истории о птице, та соглашается. После заключения брака Катиша просит милости у Микадо. Появляются Нанки-Пу и Ям-Ям, вызывая гнев у Катиши. Видя живого сына, Микадо удивляется несоответствию убедительных бумаг. Ко-Ко объясняет, что когда королевский приказ о казни отдан, жертва, можно сказать, уже мертва, а раз мертва, то отчего же об этом не заявить? Микадо убежден. Титипу празднуют счастливый конец.

Экранизации

• The Mikado. Режиссёр — Виктор Шертцингер, Англия, 1938. Цветной выпуск — 12 января 1939 года. С 4 февраля 1952 года в ряду «трофейных» фильмов его показывали в СССР, под названием «Познакомьтесь с императорским двором Микадо».
• The Cool Mikado
• The Mikado (1967)

Литература

• Тазеев, Игорь. Рецензия на оперу «Микадо» (Театр старинной музыки)

Ссылки

• «Микадо» Артура Салливана: ноты произведения на International Music Score Library Project
• «The Mikado» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [diamond.boisestate.edu/gas/gilbert/interviews/stage_play.html Интервью, данное Гилбертом New York Daily Tribune (9 August 1885) о создании и эволюции оперы Mikado] (англ.). Проверено 12 августа 2016.
• [diamond.boisestate.edu/gas/mikado/mk_lib.pdf Полное либретто оперы «Микадо»] (англ.). Проверено 12 августа 2016.
• [opera.org.au/shop/detail?item=70447 Опера "Микадо" в постановке Стюарда Маундера (Opera Australia)]

Отрывок, характеризующий Микадо (опера)

– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.