Пираты Пензанса
| Пираты Пензанса, или Раб долга | |
 Обложка программы, 1881 год | |
| Композитор | |
|---|---|
| Автор(ы) либретто | |
| Язык либретто | |
| Жанр | |
| Первая постановка |
31 декабря 1879 года |
| Место первой постановки |
Театр на 5-й авеню, Нью-Йорк |
Пира́ты Пенза́нса, или Раб до́лга (англ. The Pirates of Penzance; or, The Slave of Duty) — комическая опера в двух действиях на музыку Артура Салливана и либретто Уильяма Гилберта.
Содержание
Постановки
Официальная премьера оперы состоялась 31 декабря 1879 в Театре на 5-й авеню в Нью-Йорке.[1] Дебют постановки в Лондоне 3 апреля 1880 в театре «Опера-Комик», где с большим успехом было проведено 363 постановки.
Пираты являются пятым продуктом сотрудничества Гилберта и Салливана. Опера ставилась в течение столетия компанией «D'Oyly Carte Opera Company» в Великобритании и прочими компаниями по всему миру.
По мотивам постановки было создано несколько обновленных версий, включая удостоенную премий «Тони» и «Драма Деск» версию Джозефа Паппа, созданную в 1981 году и показанную на Бродвее. Всего было 787 постановок.
Сюжет
Опера повествует о Фредерике, который, достигнув возраста 21 года, освобождается от ученичества у сердобольной команды пиратов. Он встречает Мейбл, дочку генерал-майора Стэнли, и они сразу влюбляются друг в друга. Однако, поскольку Фредерик родился 29 февраля, то, технически, его день рождения бывает только раз в четыре года, то есть в високосном году. Из этого выходит, что, считая по дням рождения, он пробыл у пиратов только 5 лет с четвертью и, следовательно, должен прослужить в команде 63 года. У связанного долгом Фредерика есть единственное утешение — Мейбл обещала дождаться его.
Пародийность
Как и все комические оперы Гилберта и Салливена, опера «Пираты» гротескна, пародийна и сатирична: в ней высмеиваются различные стороны английской жизни. Например, когда пиратский отряд, одержав победу над полицейскими, неожиданно им сдаётся, потому что полицейские потребовали капитуляции именем королевы, (а пираты, как они ни грешны, всё-таки любят свою королеву), — это сатира на викторианский ура-патриотизм. Когда полицейские хором поют: «Смело в бой! Вперед! Вперед!», но сами остаются на месте — это пародия на условности «большой оперы» (этакая английская «Вампука»). Генерал-майор, который «не выиграл ни одной баталии», но зато знает всё на свете — от микробиологии до парапсихологии, — это сатира на тогдашний обычай присваивать воинские звания за заслуги, весьма далекие от ратных подвигов, и в результате появлялись полковники и генералы, отродясь не видевшие поля боя:
|
Я отличу в поэзии эмали от камелии, |
|
Напишите отзыв о статье "Пираты Пензанса"
Примечания
- ↑ Helga Perry. [www.savoyoperas.org.uk/pirates/pp2.html Information from the Savoyoperas.org website]. Savoy Operas (27 November 2000). Проверено 25 июля 2009. [www.webcitation.org/6B1FaoSUU Архивировано из первоисточника 28 сентября 2012].
- ↑ Цитируется в переводе Георгия Бена
Ссылки
- «Пираты Пензанса» Артура Салливана: ноты произведения на International Music Score Library Project
- [www.imdb.com/find?tt=on;nm=on;mx=20;q=The%20Pirates%20of%20Penzance Список адаптаций] на IMDb
- [samlib.ru/editors/g/georgij_b/piratesdoc.shtml Текст оперы] в переводе Георгия Бена
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Пираты Пензанса
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
