Микетти, Николо

Никола Микетти
Основные сведения
Работы и достижения
Архитектурный стиль	барокко
Важнейшие постройки	Екатериненталь (Кадриорг), Палаццо Колонна

Никола Микетти (итал. Nicola Michetti; 7 декабря 1675, Рим — 12 ноября 1759) — итальянский архитектор, работавший в Риме и Санкт-Петербурге. В 1719—1723 годах был главным придворным архитектором всех строительных работ в Петербурге и его пригородах.

Ранние годы

Долгое время учился у Карло Фонтана, крупнейшего мастера римского барокко, работал у него помощником на строительстве базилики Святых Апостолов. После смерти Фонтана достраивал, спроектированный последним, большой комплекс «San Michele a Ripa» в Риме.

В числе самостоятельных проектов этого времени: не принятый проект для Фонтана Треви (1704 год; использован проект Никола Сальви), исполнил заказ на алтарь и отделку часовни Sacripante в церкви Sant’Ignazio di Loyola a Campo Marzio в Риме, 1712 год.

В 1715 году Никола Микетти принял участие, вместе с Филиппо Юварра, Антонио Каневари и другими в конкурсе для сакристии Собора Святого Петра.

B тех же годах он построил часовню l’Oratorio della Dottrina Cristiana для церкви Санта Марии в Транспонтине (Traspontina) в Риме и капеллу Роспильози (Rospigliosi) в церкви Сан-Франческо-а-Рипа.

Петербургский период

Между 1718 и 1723 годами Микетти работает в России, куда был приглашен царем Петром I в качестве придворного архитектора. Кологривов, которому Пётр поручил устроить в Риме первых русских пансионеров-архитекторов и велел, при случае, сыскать итальянца «поискуснее», прислал в 1718 году следующее письмо:

Всемилостивейший Государь. По указу вашего Величества Архитектора нанял, называется Николай Микети, которому было приказано (то есть поручено строить) здание святого Михаила, по смерти кавалера Фонтаны, однако же оной Архитектор Микети с фундаменту зачел быв товарищем с помянутым Фонтаною, какой величины и сколко покоев все наши знают кто был в риме, а паче вручено было ему то здание за ево искусство в механике ибо ради разных мануфактур художеств которыя делают в том доме нужны машины и мельницы, и кроме того что он доброй Архитектор и искусной в механике, пишет живописное гораздо нехудо, а паче перспективу, сколко мог о нем осведомился; спрашивал кардиналов, Сакрипаития И оттобония и оне не толко меня уверили о его добром состоянии но еще хотят донести вашему Величеству о его искусстве, и понеже он был Папской Архитектор в других (местах) здания строил с чего имел довольный доход того ради с великим трудом уговорился с ним за четыре тысячи Ефимков и дом свободной, чтоже умедлил по се поры договорится с ним, с великою трудностию жена склонилася чтобы он ехал, и по договоре не может прежде убратся шестаго надесяти числа апреля ибо многия монастыри и домы строил, и еще болше… Из Рима апреля 7 1718 Юрья Кологривов

По приезде в Петербург Микетти был обласкан Петром, а с 1719 года, после смерти Леблона, он занял положение, каким пользовался тот, и получал те же 5000 рублей, — которые на наши нынешние деньги составляли огромную сумму, — и был таким же главным архитектором всех строительных работ в Петербурге и его окрестностях.
Он оказал Петру много услуг по выписке из Италии различных художественных произведений, особенно мраморных статуй, которых надобно было множество для только что заведенных дворцов, парков и садов.

Прежде всего, ему поручают продолжить работы, начатые архитектором Леблоном: в Летнем саду он заканчивает Грот, который был в дальнейшем перестроен архитектором Росси в Кофейный домик, и оранжереи; в Петергофе он заканчивает Монплезир, продолжает Марли и строит Эрмитаж, с 1720 года начинает возводить дворец в Стрельне.

Из его построек одна сохранилась целиком, это — Екатеринентальский дворец (Кадриорг) в Ревеле, который он, впрочем, только начал, поручив его достраивать своему ученику Михаилу Земцову, так как сам был, как водится, завален петербургскими делами. Здесь он «ликвидировал» архитектурное наследство Леблона, оканчивая и изменяя то, что было им начато, и делая совершенно новые проекты для построек, оставшихся после Леблона только на бумаге.

Проект Екатеринентальского дворца был первым, который пришлось сделать Микетти. Он должен был засесть за него тотчас же по приезде из Италии, так как 22 июля Петр уже осматривает с ним в Ревеле место и «размеривает фундаменты». Начиная с весны 1721 года, всю постройку ведет один Земцов, который её и довел до конца.

Его основные работы этих лет — парк и фонтаны в Петергофе около Санкт-Петербурга. В Петергофе сохранились выполненные по его проектам :

• Большой каскад (Петергоф)
• Вольер (Петергоф)
• Фонтан «Пирамида»
• Сноп (фонтан)
• Солнце (фонтан)
• Фонтан «Адам»
• Фонтан «Ева»
• Фонтан-шутиха «Диванчики»

Его проект монументального маяка на Черном Море никогда не был исполнен. Многие из его проектов русского периода хранятся сегодня в Эрмитаже.

В 1723 году Микетти взялся лично съездить по поручению царя на свою родину и отправился, взяв свыше трех тысяч рублей на первые расходы, но обратно не вернулся. Таким образом, Микетти пробыл в Петербурге, самое большое, пять лет.

Возвращение в Рим

Вернувшись в Рим, в 1725 году Микетти подключился к строительству части Академии Святого Луки и был назначен архитектором Апостольской Палаты (La Camera Apostolica) и Ордена Театинцев.

В последующие годы он выполняет один из его самых важных заказов, такой как перестройка Палаццо Колонна (1731—1735 годы). Дворец Колонна — один из самых обширных и великолепных в Риме. Микетти спроектирован корпус (Appartamenti nuovi) смотрящий на Piazza Apostoli с длинным низким фасадом с более высокими угловыми флигелями. Такая композиция фасада служит тому, чтобы не отнимать солнечный свет у остальных трёх корпусов дворца и затенять двор, который, возможно, является самым большим в Римн и который служил манежем. Также Микетти создал фасад на улицу della Pilotta. С этой стороны дворец связан 4 элегантными арками с садом виллы Колонна.

Кроме того, в этот период им исполнялись различные мелкие заказы и театральная сценография.

• Палаццо Колонна в Риме
• Palazzo Colonna.jpg

  Палаццо Колонна. Гравюра 1748 года с изображением «Новых апартаментов» (Appartamenti nuovi) Никола Микетти.

• Trevi - palazzo colonna e basilica santi apostoli 01.JPG

  Фрагмент фасада «Новых апартаментов». Угловой корпус примыкающей к базилике Св. Апостолов.

• Trevi - via IV novembre e palazzo colonna 01.JPG

  Фрагмент фасада «Новых апартаментов». Угловой корпус.

• Trevi - via della Pilotta e palazzo Colonna 1000074.JPG

  Фасад на улицу della Pilotta с 4 арками.

См. также

• Петровское барокко
• Кадриорг

Отрывок, характеризующий Микетти, Николо

– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.