Мойе, Элисон

Элисон Мойе Alison Moyet
Элисон Мойе в Дублине (2008)
Основная информация
Полное имя	Geneviève Alison Jane Moyet
Дата рождения	18 июня 1961(1961-06-18) (62 года)
Место рождения	Биллерикей, Эссекс, Восточная Англия, Великобритания
Страна	Великобритания Великобритания
Профессии	певица, актриса
Жанры	синтипоп, поп-рок, блюз
Коллективы	Yazoo
Лейблы	Columbia, Sanctuary, W14 Music, Sony Music
[alisonmoyet.com alisonmoyet.com]

Э́лисон Мойе́ (англ. Alison Moyet, полное имя — Дженевье́ва Э́лисон Джейн Мойе́, Geneviève Alison Jane Moyet; род. 18 июня 1961, Биллерикей, Эссекс, Восточная Англия, Великобритания) — британская вокалистка, выступавшая в 1980-х годах с Винсом Кларком в синтипоп-группе Yazoo. После ухода из Yazoo Мойе начала успешную сольную карьеру: одиннадцать её альбомов входили в UK Albums Chart; дебютный Alf (1984) и сборник Singles (1995) возглавляли чарты. В 2008 году дуэт Yazoo воссоединился для кратковременных гастролей по Европе в поддержку перевыпущенных записей группы.

Биография

Детство и юность

Элисон Мойе родилась в городе Биллерикей, Англия, в 1961 году, отец был французом, а мать англичанкой. Детство Элисон прошло в соседнем Бэзилдоне. После окончания школы в 16 лет, некоторое время работала помощником продавца магазина и обучалась работе настройщика фортепьяно. В конце 1970-х — начале 1980-х интерес к музыке возрос, и Элисон стала принимать участие в панк-рок, паб-рок и блюзовых группах юго-восточной области Эссекса, включая такие коллективы, как The Vandals, The Screamin' Ab Dabs и The Vicars and The Little Roosters.

Yazoo

Мойе начала свою профессиональную карьеру поп-певицы в 1981 году, сформировав вместе с прежним участником Depeche Mode Винсом Кларком синтипоп дуэт Yazoo. В США группа стала известной как Yaz, так как в этом регионе уже была звукозаписывающая компания под названием Yazoo Records, которая уже представила на рынок несколько записей под этим лейблом. Yazoo записали несколько хитов, в том числе «Only You», «Don’t Go», «Situation» и «Nobody’s Diary». Кроме того они выпустили две полноценных пластинки Upstairs at Eric’s и You and Me Both.

В 1983 году Мойе и Кларк решили расформировать Yazoo в связи с тем, что Кларк начал заниматься новым проектом The Assembly, а затем Erasure. Мойе подписала контракт с CBS и начала сольную карьеру .

В декабре 2007 года Side-Line объявили о планах Mute переиздать оба выпущенных Yazoo альбома в качестве ремастерингов, и в 2008 году Мойе вновь воссоединилась с Кларком для того, чтобы дать несколько живых выступлений в поддержу обновлённого релиза.

Сольная карьера

В 1984 году Элисон Мойе выпустила свой первый дебютный альбом Alf, названием послужило прозвище, которое ей дали в пору панк-карьеры. Alf был записан при поддержке известной в Великобритании продюсерской команды Jolley & Swain. Диск получил огромную популярность в Великобритании, заняв первые строчки хит-парадов. Альбом содержал также три сингловых хита: «Love Resurrection» (10-е место в Великобритании), «Invisible» (21-е место в Великобритании) и «All Cried Out» (8-е место в Великобритании). В США «Invisible» попала в Top-40 (примечательно, что таких высот Yazoo не достигали никогда).

В 1985 году Мойе приняла участие в концерте Live Aid вместе с Полом Янгом, а также спела совместно с Бобом Гелдофом, Дэвидом Боуи и Питом Таунсендом песню Пола Маккартни «Let It Be». Помимо этого, Мойе выпустила сингл, не вошедший в Alf, а именно кавер-версию «That Ole Devil Called Love», которая добралась до 2-го места в английских чартах (что сделало Мойе первой по количеству синглов, попавших на первые места в чартах).

В следующем году Мойе записала еще один хит «Is This Love?», написанный совместно с участником Eurythmics Дэвидом Стюартом. До конца 1980-х Элисон продолжала активно записываться, она выпустила, в частности, такие хиты, как «Weak In The Presence of Beauty», «Ordinary Girl» и «Love Letters». В 1991 году был выпущен альбом Hoodoo. По сравнению с ранними релизами Мойе новая пластинка была выпущена небольшой звукозаписывающей компанией с минимальной поддержкой. Альбом достойно продавался в Великобритании, и Мойе даже была номинирована на премию Гремми за сингл «It Won’t Be Long». Тем не менее выпуск Hodoo означал для Элисон начало долгой борьбы за полный контроль над своим артистическим направлением, она отказывалась записывать угодный радиокомпаниям поп-альбом только для производства хитов.

Следующий альбом Мойе Essex (1994) также вызвал противоречия. Звукозаписывающая компания Sony настаивала на перезаписи альбома, а также на добавлении нового материала и ремиксов для большей коммерческой привлекательности проекта.

После Essex Sony выпустила компиляцию лучших хитов Элисон Мойе, но несмотря на то, что сингы достигли в Великобритании первого места в хит-парадах (в том числе, Top-20), а затем, вслед за турне по Великобритании, были выпущены двойным CD, в последующие восемь лет Мойе не выпустила ни одного студийного альбома из-за длительных судебных тяжб с Sony. Тем не менее, в это время она записала несколько вокальных партий для таких музыкантов, как Tricky, Sylk-130, Ocean Colour Scene, The Lightning Seeds и King Britt.

В августе 2002 года Элисон Мойе наконец разорвала контракт с Sony, подписав новый с Sanctuary Records, и выпустила первый за восемь лет студийный альбом Hometime. Спродюсировала пластинку студия The Insects, до этого работавшая с такими музыкантами, как Massive Attack и Madonna. Релиз нового альбома позволил Элисон войти в пятерку самых продаваемых певиц Великобритании 2002 года, таким образом, Мойе попала в номинацию British Awards за лучший женский вокал, а также Mercury Music Prize.

Компиляция кавер-версий Voice была выпущена 6 сентября 2004 года, спродюсировала пластинку обладательница премии «Оскар» Энн Дадли.

В декабре 2006 года Элисон Мойе подписала контракт со звукозаписывающей компанией W14 Music, новым лейблом Universal Music Group, и её новый альбом The Turn увидел свет 15 октября 2007 года. Пластинка стала коллекцией эклектичных песен, сочиненных самой Элисон, включая три песни, написанные для театральной постановки Smaller. The Turn занял 21 место в чартах Великобритании 22 октября 2007, и вскоре после этого Элисон оставила W14 Music.

19 октября 2009 года Sony выпустила сборник Revisited: The Very Best of Alison Moyet, в который вошли песни с семи сольных альбомов Мойе, на протяжении последующих 2-х месяцев она также гастролировала по Великобритании и Ирландии в поддержку релиза.

Выпуск следующей пластинки Мойе был запланирован на 2012 год, однако в феврале того же года она сообщила о том, что работа над альбомом приостановлена. 13 июня в интервью Touchbasemagazine.com Элисон подтвердила, что работа над диском всё же продолжается и релиз намечен на январь 2013 года.

Театр

Театральный дебют Мойе состоялся в Лондонском мюзикле «Чикаго» в 2001 году, где она сыграла роль «Мамы» Мортон. Изначально планировалось, что Элисон будет выступать на сцене в течение короткого срока, однако, ей так понравилось играть в постановке, что её появление там растянулось практически на шесть месяцев.

Также 2006 году Мойе приняла участие в пьесе Smaller.

Личная жизнь

Официально Мойе была замужем два раза. От первого брака с её парикмахером Малкольмом Ли родился сын Джоуи, после развода последовал недолгий гражданский брак с тур-менеджером Кимом МакКартни, в результате которого у пары родилась дочь Алекс. Второй раз Мойе вышла замуж за помощника преподавателя Дэвида Балларда, в браке у Элисон родился третий по счёту ребёнок, дочь Кейтлин. Вместе с семьёй Элисон живет в Хартфордшире.

Помимо музыкальной и театральной карьеры Мойе занимается спонсорской помощью «Саутенд Юнайтед», примечательно, что эпизод видео на песню «Is This Love?» был снят именно в этом футбольном клубе.

Дискография

Студийные альбомы

Год	Альбом	Высшие позиции в чартах					Сертификация (Продажи)
		UK	GER	NL	NOR	US
1984	Alf Выход: Сентябрь, 1984 Лейбл: CBS	1	5	3	3	45	UK: 4x Платиновый
1987	Raindancing Выход: Июль, 1987 Лейбл: CBS	2	3	5	1	94	UK: 2x Платиновый
1991	Hoodoo Выход: Апрель, 1991 Лейбл: CBS	11	36	55	—	—	UK: Серебряный
1994	Essex Выход: Март, 1994 Лейбл: CBS	24	74	91	—	194
2002	Hometime Выход: Август, 2002 Лейбл: Sanctuary	18	69	—	—	—	UK: Серебряный
2004	Voice Выход: Сентябрь, 2004 Лейбл: Sanctuary	7	—	76	—	—	UK: Золотой
2007	The Turn Выход: Октябрь, 2007 Лейбл: W14 Music	21	—	—	—	—
2013	the minutes Выход: Май, 2013 Лейбл: Cooking Vinyl	5	—	83	—	—

Сборники

Год	Альбом	Высшие позиции в чартах				Сертификация
		UK	GER	NL	NOR
1995	Singles Выход: Июнь, 1995 Лейбл: Sony	1	49	52	9	UK: Платиновый
2001	The Essential Alison Moyet Выход: Сентябрь, 2001 Лейбл: Sony	16	—	—	—	UK: Серебряный
2009	The Best of: 25 Years Revisited Выход: Октябрь, 2009 Лейбл: Sony	17	—	—	—

Синглы

Год	Сингл	Высшие позиции в чартах									Сертификация Продажи	Альбом
		UK	GER	IRE	NLD	NOR	NZ	SWE	SWI	US
1984	«Love Resurrection»	10	—	8	26	—	18	—	—	82		Alf
	«All Cried Out»	8	24	7	15	—	6	—	15	—	UK: Серебряный
	«Invisible»	21	22	6	—	—	4	18	25	31
1985	«That Ole Devil Called Love»	2	29	2	5	—	1	—	21	—	UK: Серебряный
	«For You Only»	—	7	—	—	—	—	—	—	—		Alf
1986	«Is This Love?»	3	15	4	16	3	7	5	20	—	UK: Серебряный	Raindancing
1987	«Weak in the Presence of Beauty»	6	18	4	25	4	7	—	23	—
	«Ordinary Girl»	43	—	22	—	—	49	—	—	—
	«Sleep Like Breathing»	80	—	—	—	—	—	—	—	—
	«Love Letters»	4	—	6	40	—	39	—	—	—	UK: Серебряный
1991	«It Won’t Be Long»	50	—	—	43	—	—	—	—	—		Hoodoo
	«Wishing You Were Here»	72	—	—	—	—	—	—	—	—
	«This House»	40	—	—	32	—	—	—	—	—
	«Hoodoo»	—	—	—	—	—	—	—	—	—
1993	«Falling»	42	—	—	—	—	—	—	—	—		Essex
1994	«Whispering Your Name»	18	75	—	—	—	—	—	—	—
	«Getting into Something»	51	—	—	—	—	—	—	—	—
	«Ode to Boy II»	59	—	—	—	—	—	—	—	—
1995	«The First Time Ever I Saw Your Face»	—	—	—	—	—	—	—	—	—		Singles
	«Solid Wood»	44	—	—	—	—	—	—	—	—
2002	«Should I Feel That It's Over»	144	—	—	—	—	—	—	—	—		Hometime
	«Do You Ever Wonder»	113	—	—	—	—	—	—	—	—
2003	«More»	127	—	—	—	—	—	—	—	—
2004	«Almost Blue»/«Alfie»	99	—	—	—	—	—	—	—	—		Voice
2006	«Slipping Away»	53	63	—	—	—	—	—	—	—		Hotel (Moby)
2007	«One More Time»	151	—	—	—	—	—	—	—	—		The Turn
	«A Guy Like You»	—	—	—	—	—	—	—	—	—

Ссылки

• [alisonmoyet.com/ Официальный сайт Элисон Мойе]. [www.webcitation.org/6CMcTD2V1 Архивировано из первоисточника 22 ноября 2012].
• [www.youtube.com/watch?v=QDdAgJxdgcQ Клип на песню «Is This Love?»].
• [www.youtube.com/watch?v=sus8QOMn45k&list=UUrGRz3Wv1W2ClaHU2bXqgKg&index=13&feature=plcp Клип на песню «Falling»].

Музыка   Персоналии   Великобритания

Отрывок, характеризующий Мойе, Элисон

– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.