Моралес, Хулио Сесар

Хулио Сесар Моралес
Общая информация
Полное имя	Хулио Сесар Араухо Моралес
Прозвища	Cascarilla
Родился
Гражданство
Рост	164 см
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
—1961	Расинг М.
Клубная карьера*
1961—1965	Расинг М.	? (?)
1965—1972	Насьональ	471 (191)
1972—1978	Аустрия	168 (55)
1979—1982	Насьональ	См. выше
Национальная сборная**
1962—1981	Уругвай	24 (11)
Тренерская карьера
1983	Расинг М.
	Белья Виста
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Ху́лио Се́сар Арау́хо Мора́лес (исп. Julio César Araújo Morales; род. 16 февраля 1945, Монтевидео) — уругвайский футболист, выступавший на позиции нападающего. На клубном уровне известен по выступлениям за «Насьональ», с которым дважды завоёвывал Кубок Либертадорес и Межконтинентальный кубок. Также выступал за венскую «Аустрию» и «Расинг» из Монтевидео. Полуфиналист чемпионата мира 1970 года.

Биография

Хулио Сесар Моралес начал профессиональную карьеру в возрасте 16 лет в «Расинге». Спустя 4 года он перешёл в стан одного из сильнейших клубов Уругвая — «Насьоналя». В составе «Трёхцветных» с 1965 по 1972 год Моралес выиграл 5 чемпионатов Уругвая, дважды доходил до финала Кубка Либертадорес (в 1967 и 1969 гг.), а затем и выиграл этот главный континентальный трофей в 1971 году, завоевав после этого также Межконтинентальный и Межамериканский кубки.

В 1972 году он перешёл в венскую «Аустрию», в которой за 6 лет по два раза выигрывал чемпионат и Кубок Австрии. В 1978 году помог своей команде дойти до финала Кубка обладателей кубков, но в решающей игре был заменён, а венская команда была разгромлена «Андерлехтом» со счётом 4:0. После этого Моралес принял решение вернуться в «Насьональ», где за последующие 3 года ещё раз стал чемпионом Уругвая и повторил «дубль» на международной арене в 1980 году благодаря победе в Кубке Либертадорес и Межконтинентальном кубке, который впервые состоялся в Токио.

В 1970 году Каскарилья принял участие в чемпионате мира. На турнире в Мексике он провёл 4 матча, отметиться забитыми голами не сумел (как, в прочем и другие нападающие сборной, поскольку на том Мундиале забивали только полузащитники и защитники), однако помог Уругваю добраться до четвёртого места.

Хулио Сесар Моралес является одним из самых результативных бомбардиров в истории Кубка Либертадорес — в этом турнире он забил с 1966 по 1981 год 30 голов, что является лучшим результатом среди игроков «Насьоналя». Также он является рекордсменом клуба по количеству проведённых игр в Кубке Либертадорес — 76. Моралес отличался мощным ударом и скоростью на поле.

По окончании карьеры футболиста работал тренером. Возглавлял такие команды, как «Расинг» (Монтевидео) и «Белья Виста».

Титулы и достижения

• Чемпион Уругвая (6): 1966, 1969, 1970, 1971, 1972, 1980
• Чемпион Австрии (2): 1976, 1978
• Обладатель Кубка Австрии (2): 1974, 1977
• Обладатель Кубка Либертадорес (2): 1971, 1980
  • Финалист Кубка Либертадорес (2): 1967, 1969
• Обладатель Межконтинентального кубка (2): 1971, 1980
• Обладатель Межамериканского кубка (1): 1971
  • Финалист Кубка обладателей кубков (2): 1977/78
• 4-е место на чемпионате мира (1): 1970

Ссылки

• [www.national-football-teams.com/player/33712.html Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)
• [fifa.com/worldfootball/statisticsandrecords/players/player=54485 Статистика на сайте FIFA] (англ.)
• [www.footballdatabase.eu/football.joueurs.julio.morales.57276.es.html Профиль на footballdatabase.eu]  (англ.)
• [www.nacionaldigital.com/idolos/Idolos/moralesjuliocesar.htm Биография на сайте «Насьоналя»]  (исп.)

</div>

Отрывок, характеризующий Моралес, Хулио Сесар

Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.