Мункачи, Михай
| Михай Мункачи | |
 | |
| Имя при рождении: |
Михай Либ |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
 Работы на Викискладе | |
Ми́хай Му́нкачи (венг. Munkácsy Mihály; наст. фамилия — Либ (Lieb); 1844—1900) — венгерский художник реалистического направления, мастер портретной, жанровой и исторической живописи.
Содержание
Биография
Михай Либ родился 20 февраля 1844 г. в семье сельского чиновника баварского происхождения в городе Мункаче, тогда принадлежавшем империи Габсбургов (ныне Мукачево, Закарпатская область, Украина).
Первичные уроки живописи Михаю преподал бродячий художник Элек Самоши. Затем Михай поехал в Будапешт и там заручился покровительством известного художника Антала Лигети и получил стипендию, позволившую учиться за границей. В 1865 году отправился в Вену, где в течение года учился в Академии художеств у Карла Раля. Затем ещё около года занимался в Мюнхене, ещё год в Дюссельдорфе. В этот период он побывал также в Париже, где познакомился с новейшими достижениями французской живописи. В качестве псевдонима художник выбрал название своего родного города.
В 1869 году Мункачи написал картину «Камера смертника», которая была показана на Парижском салоне в 1870 году, получила золотую медаль и принесла автору известность. Вскоре Мункачи переселился в Париж и долгое время работал там.
В 1890-х годах здоровье художника пошатнулось — он страдал от душевного расстройства и от сифилиса. Мункачи скончался 1 мая 1900 года в психиатрической лечебнице в Энденихе (около Бонна).
Обширная коллекция работ Мункачи ныне находится в Венгерской национальной галерее в Будапеште.
Произведения
- «Гроза в степи», 1867;
- «Камера смертника», 1869;
- «Щипательницы корпии», 1871;
- «Ночные бродяги», 1873;
- «Ласло Паал», около 1876—77;
- «Мильтон, диктующий дочерям поэму „Потерянный рай“», 1878, библиотека Леннокс, Нью-Йорк;
- «Умирающий Моцарт», 1886, частное собрание, Детройт;
- «Христос перед Пилатом», 1881;
- «Кровавый ритуал», между 1882 и 1887 гг. [1]
- «Голгофа», 1884;
- «Забастовка», 1895;
- «Се человек», 1896
Напишите отзыв о статье "Мункачи, Михай"
Примечания
- ↑ [christ-jud-islm.livejournal.com/115462.html Иудеи, мусульмане, христиане - Михай Мункачи, "Кровавый ритуал", между 1882 и 1887 годами]
Библиография
- Алёшина Л. С., Михай Мункачи, М., 1960;
- Végvári L., Munkácsy Mihály élete és müvei, Budapest, 1958.
- Munkácsy a nagyvilágban / Munkácsy in the World. Exhibition Catalogue. Ed. by Gosztonyi, Ferenc. Hungarian National Gallery — Szemimpex Kiadó, Budapest 2005
Ссылки
- Мункачи, Михаэль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [sttp.ru/history/history386.html История искусства зарубежных стран. Венгерское искусство XIX века. Искусство Венгрии]
- [artyx.ru/books/item/f00/s00/z0000019/st026.shtml Искусство Венгрии]
Отрывок, характеризующий Мункачи, Михай
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
