Мусульбес, Давид Владимирович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Давид Мусульбес
Личная информация
Полное имя

Давид Владимирович Мусульбес

Гражданство

Россия РоссияСловакия Словакия

Дата рождения

28 мая 1972(1972-05-28) (51 год)

Место рождения

Орджоникидзе, Северо-Осетинская АССР, СССР

Тренеры

Бязров, Савелий Моисеевич,
Дедегкаев, Казбек Иссаевич

Давид Владимирович Мусульбес (28 мая 1972 года, Орджоникидзе, Северо-Осетинская АССР, СССР) — российский борец вольного стиля, Заслуженный мастер спорта России. По национальности — грузин.



Биография

Начал заниматься спортом во Владикавказе в возрасте 10 лет. Его семья жила в доме напротив спортивного комплекса «Труд», куда он пришел тренироваться в 1982 году, и где он готовился к своим последним соревнованиям на Олимпиаде в 2008 году. Его тренеры — Савелий Моисеевич Бязров и Казбек Магометович Дедегкаев.

В 1993 году стал чемпионом России в весовой категории до 100 кг. В 1994 году завоевал бронзу чемпионата мира в Стамбуле, затем золото чемпионата Европы во Фрибуре, но уже в категории до 120 кг. В этом же году стал обладателем Кубка мира. В 1997 году получил звание заслуженного мастера спорта. В 1996 году Давид выиграл 5 прикидочных схваток, но так и не поехал в Атланту. В 2000 году он получил возможность выступить на Олимпийских Играх в Сиднее и выиграл золото Олимпиады, выиграв в финале у своего земляка Артура Таймазова, тем самым, добыв для сборной команды России последнюю 32-ю золотую медаль общекомандного медального зачета. Из-за некоторых интриг не смог принять участие на Олимпийских играх 2004 года в Афинах, несмотря на то, что Давид выиграл подряд два чемпионата мира: в Софии в 2001 и в Тегеране 2002 году. В Болгарии он был удостоен титула лучшего спортсмена вольного стиля, став первым борцом супертяжёлой весовой категории, получившим такое признание. В 2003 году Давид Мусульбес не смог побороться за звание трехкратного чемпиона мира только потому, что ему, как и выдающемуся Бувайсару Сайтиеву, не предоставили визу в США. Из-за некоторых интриг не смог принять участие на Олимпийских играх 2004 года в Афинах, несмотря на то, что Давид выиграл подряд два чемпионата мира: в Софии в 2001 и в Тегеране 2002 году. После случившегося Давиду сложно было вернуться на ковер. Он стал старшим тренером национальной сборной России, где проработал 3 года.

Приняв для себя сложное решение выступать на Олимпиаде в Пекине, он стал членом сборной команды Словакии. До Олимпийских Игр 2008 года оставалось всего 6 месяце, когда Мусульбес стал вновь тренироваться. На первом же (после простоя) Чемпионате Европы в Тампере в 2008 году он завоевал серебро, но у его соперника по финалу оказалась положительная допинг-проба, и золотая медаль была отдана Давиду. В Пекине он все-таки выступил и в возрасте 36 лет завоевал последнюю в своей профессиональной карьере медаль — бронзу Олимпийских Игр.

Сегодня он работает под началом главы Москомспорта Алексея Воробьева и возглавляет Московское Среднее Специальное Училище Олимпийского Резерва №1.

Спортивные Достижения

  • Победитель ХХVII Олимпийских Игр 2000 года в Сиднее;
  • Бронзовый призер XXIX Олимпийских игр 2008 года в Пекине;
  • 2-кратный чемпион мира (София 2001, Тегеран 2002);
  • Бронзовый призёр чемпионатов мира (Стамбул 1994, Красноярск 1997);
  • 6-кратный чемпион Европы (Фрибур 1995, Варшава 1997, Будапешт 2001, Баку 2002, Рига 2003, Тампере 2008);
  • 5-кратный чемпион России (Москва 1993, Санкт-Петербург 1994, Тула 1996, Санкт-Петербург 2000, Якутск 2002);
  • Победитель Кубка Мира (1995, 1997);
  • Победитель Игр Доброй Воли (Санкт-Петербург 1994).

Награды

Заслуженный тренер России.

Награждён орденом Почета (2001 г.), медалью «Во Славу Осетии» (1995 г.), орденом Дружбы.

Был неоднократно признан лучшим спортсменом Северной Осетии и России.

Напишите отзыв о статье "Мусульбес, Давид Владимирович"

Отрывок, характеризующий Мусульбес, Давид Владимирович

Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.