Население Мьянмы

Население Мьянмы составляет 51,5 миллион человек.

Основные сведения о населении

Перепись 2014 года

По результатам переписи 2014 года население страны составило 51 419 420 (50 213 067 лично поучаствовавших и 1 206 353 жителя северных регионов штатов Ракхайн, Качин и Кайин, не принимавших участия в переписи населения, оценка). Женщины составляют 51,8 % населения. В стране насчитано 10 889 348 домохозяйств. Средний размер домохозяйства 4,4 человека, в штатах Качин и Чин — 5,1, в административных областях Иравади, Магуэ, Пегу и в Нэйпьидо — 4,1.

Всемирная книга фактов ЦРУ

Версия Всемирной книги фактов ЦРУ.

Медианный возраст жителей — 27,9 года (мужчин — 27,3; женщин — 28,5). Ожидаемая продолжительность жизни новорождённых — 65,94 года (68,46 у женщин и 63,57 у мужчин).

Дети до 14 лет составляют 26,4 % населения, пожилые люди старше 65 лет — 5,2 %.

Скорость прироста населения — 1,03 %. Коэффициент рождаемости — 2,18 детей на женщину. Распространённость контрацептивных средств — 46 %.

На каждую рождённую девочку приходится 1,06 мальчика. В промежутке 15—24 года соотношение становится 1:1,03, в 25—54 — 1:0,99. Всего в Мьянме на каждую женщину приходится 0,99 мужчины.

Уровень материнской смертности на 2010 год — 200 смертей на 100 000 живоворождённых. Уровень младенческой смертности — 44,91 смертей на 1000 живорождённых. Страдающих ожирением — 4 %; детей, страдающих недовесом — 22,6 %. ВИЧ/СПИД больны 195 700 человек, что составляет 0,6 % населения.

Городское население составляет 32,6 %, коэффициент урбанизации — 2,49 %. Интенсивность чистой миграции — минус 0,3 на 1000 жителей. Крупнейшие города по состоянию на 2009 год — Янгон, 4,3 млн жителей; Мандалай, 1 млн; Нейпьидо (столица), 992000.

Уровень грамотности (лица старше 15 лет, могущие читать и писать) — 92,7 %, среди мужчин — 95,1 %, женщин — 90,4 %.

Народы Мьянмы

Мьянма — этнически разнородная страна, в которой национальные меньшинства составляют от 30 до 40 процентов населения. Бирманцы — титульная нация, исповедующая буддизм. Проживают в основном на равнинах в центральной части страны. Большинство малых народов страны также буддисты (среди жителей окружающих равнины холмов это шаны, моны, араканцы, среди горных жителей — карены, пао, палаунг), однако многие качины, кая и чины перешли в христианство, а рохинджа исповедуют ислам.

Колониальный период

В целом можно сказать, что в колониальную эпоху среди рабочего класса иностранцы в основном занимали промышленный сектор экономики, а местные жители были вовлечены в сельское хозяйство. С колониальным завоеванием страны в 1886 году в Мьянму хлынули потоки индийцев, и 1930 году индийцы составляли в Янгоне большинство населения. Среди врачей, практиковавших западную медицину, почти 60 % были индийцами. Китайцы занимались в Мьянме торговлей ещё до колониального правления, но англичане официально одобряли увеличение их вовлечённости в добывающие отрасли, и китайская диаспора Мьянмы также выросла. Кроме того, колониальная администрация старалась нанимать в армию принявших христианство каренов, чинов и качинов, а не бирманцев, что стало дополнительным пунктом в длинном списке претензий к британцам. После получения независимости новое правительство начало национализацию, которая вызвала коллапс экономики. Не Вин официально обвинял в экономических проблемах китайскую диаспору, поэтому и китайцы, и индийцы массово покидали страну, спасаясь от погромов 1967 года.

Независимая Бирма

После начала японской оккупации в 1942 году японцы создали первую в новейшей истории страны национальную армию, в которую принимали только этнических бирманцев. Союзники же набирали в антияпонские войска представителей малых народов, обещая предоставление независимости после окончания Второй мировой войны.

Гражданская война, начавшаяся после провозглашения независимости, сильно ударила по меньшинствам, так как большинство боёв происходило на территориях, занятых национальными меньшинствами, а новое правительство отказывалось принимать права малых народов всерьёз. Появились вооружённые армии национальных меньшинств (шанов, каренов и других). Переворот 1962 года лишь ухудшил ситуацию.

Для оплаты оружия национальные армии зачастую прибегали к продаже опиума и торговле людьми; в частности, Объединённая партия государства ва в 2005 году была названа одним из крупнейших наркопроизводителей и траффикинговых группировок в мире.

Современное состояние

После принятия конституции 2008 года были созданы шесть национальных самоуправляемых зон.

Лидеры национальных меньшинств обвиняют правительство в эксплуатации территорий меньшинств: правительство добывает полезные ископаемые (нефть, газ, золото, рубины, жад) и лес в местах традиционного проживания малых народов, но деньги, полученные от продажи этих ресурсов, не возвращаются туда, а оседают в Янгоне и Нэйпьидо.

Кроме того, малые языки и культуры испытывают давление бирманского языка и культуры: образование даже в регионах ведётся почти только на бирманском языке, а артефакты небирманского происхождения уничтожают. Так, в 1991 году армией был разрушен шанский дворец в Чёнгтуне, шаны восприняли это как попытку стереть шанскую культуру с лица Земли. Моны относительно успешно противостоят бирманизации и сумели наладить обучение на своём языке в так называемых монских национальных школах. Сохраняется также преследование по религиозному признаку: согласно ООН, рохинджа являются одним из самых преследуемых национальных меньшинств в мире.

В 2012 году был снят закон о запрете публикаций на языках, кроме мьянманского, а народам, прекратившим вооружённое сопротивление, формально разрешено преподавание на местных языках (но при этом финансирование должно осуществляться за местный же счёт). Это привело к спаду напряжённости и прекращению огня.

Основную массу беженцев из Мьянмы составляют чины, рохинджа, бирманцы-мусульмане, моны и араканцы.

Литература

• Symaco L.P., Brock C. [books.google.com/books?id=-c5LAQAAQBAJ Education in South-East Asia]. — Bloomsbury Academic, 2013. — (Education Around the World). — ISBN 9781441101419.
• Cheah J. [books.google.com/books?id=G0yPEVqLSfcC Race and Religion in American Buddhism: White Supremacy and Immigrant Adaptation]. — Oxford University Press, USA, 2011. — (AAR ACADEMY SER). — ISBN 9780199756285.
• Taylor R.H. [books.google.com/books?id=ztJgkXwCNDsC The State in Myanmar]. — NUS Press, 2009. — ISBN 9789971694661.
• Dittmer L. [books.google.com/books?id=aoHP2Q2I1p4C Burma Or Myanmar? The Struggle for National Identity]. — World Scientific, 2010. — ISBN 9789814313643.
• Howe B. [books.google.com/books?id=Bc_QAQAAQBAJ The Protection and Promotion of Human Security in East Asia]. — Palgrave Macmillan, 2013. — (Critical Studies of the Asia-Pacific). — ISBN 9781137293657.
• [books.google.com/books?id=XWkXAAAAQBAJ OECD Development Pathways Multi-dimensional Review of Myanmar Volume 1. Initial Assessment: Volume 1. Initial Assessment]. — OECD Publishing, 2013. — (OECD Development Pathways). — ISBN 9789264202085.

Отрывок, характеризующий Население Мьянмы

– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.