Осуждение Фауста

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Опера
Осуждение Фауста
La damnation de Faust
Композитор

Гектор Берлиоз

Автор(ы) либретто

Гектор Берлиоз и Альмир Жандоньер

Жанр

Драматическая легенда

Действий

4 части с эпилогом

Год создания

1845

Первая постановка

6 декабря 1846 года.

Место первой постановки

Париж

«Осуждение Фауста» (фр.  La damnation de Faust) — драматическая легенда Гектора Берлиоза в 4 частях, 7 картинах с эпилогом на собственное либретто и Альмира Жандоньера на основе перевода Жерара де Нерваля трагедии Гёте «Фауст».

Премьера состоялась 6 декабря 1846 года в Париже, в театре Опера-комик.





История создания

Берлиоз ознакомился с «Фаустом» Гёте в переводе Жерара де Нерваля в 1828 году. По словам самого композитора, это произведение потрясло его до глубины души. Он не расставался с книгой, читая её повсюду: дома, на улице, в театре. В 1829 он создал «Шесть сцен из Фауста» (opus 1), которые впоследствии уничтожил. В 1845 году Берлиоз возвратился к этому материалу, первоначально предполагая создать «концертную оперу», впоследствии он остановился на названии «драматическая легенда».

Первое представление в парижской Опера-комик 6 декабря 1846 года (Фауст — Гюстав Ипполит Роже) было встречено холодно из-за половинчатого статуса произведения: между оперой и кантатой. Регулярные постановки «Осуждения Фауста» начались позднее, после первых успешных постановок: концертной — в 1877 году в Париже, и на оперной сцене — 18 февраля 1893 в Опере Монте-Карло.

Действующие лица

Маргарита меццо-сопрано
Фауст тенор
Мефистофель баритон
Брандер бас
Хор

Либретто

Часть первая

Равнина в Венгрии

Фауст один. Он разочарован во всём. Весеннее пробуждение природы не радует его. Он слышит пение и танцы крестьян, но не может найти в себе сил разделить их радость и веселье. Доносятся звуки военного марша. Мимо Фауста проходят солдаты, спешащие на поле боя. Это зрелище также оставляет его равнодушным.

Часть вторая

Картина первая. Кабинет Фауста

Фауст сидит один в своём кабинете. Он глубоко угнетён и хочет покончить с собой, но когда он подносит чашу с ядом к губам, раздаётся Пасхальный гимн, который останавливает Фауста. Внезапно появляется Мефистофель. Он предлагает Фаусту отправиться в путешествие, которое развеет его тоску. Фауст согласен.

Картина вторая. Таверна «Погреб Ауэрбаха» в Лейпциге

В таверне полным ходом идёт пьяный разгул. Один из собутыльников, Брандер, поёт «Песню Крысы». Мефистофель отвечает «Песней Блохи». Это действо вызывает у Фауста отвращение. Он обращается к Мефистофелю с просьбой немедленно покинуть таверну.

Картина третья. Сад на берегу Эльбы

Мефистофель с помощью поющих и танцующих гномов и сильфов погружает Фауста в сон, во время которого навевает ему видение прекрасной женщины — Маргариты. Фауст просыпается влюблённым в прекрасную незнакомку. Он хочет её увидеть в реальности. Мефистофель и Фауст присоединяются к группе солдат и студентов, которые идут в город, где живёт Маргарита.

Часть третья

Комната Маргариты

Фауст и Мефистофель тайно проникли в дом Маргариты. Они прячутся. Появляется Маргарита. Она поёт песню «Король Фулы» о верности до гроба. Мефистофель вызывает танцующих духов огня и поёт серенаду. Фауст представляется Маргарите. Она признаётся, что именно таким представляла себе своего любимого. Фауст и Маргарита поют любовный дуэт. Входит Мефистофель с предупреждением о том, что мать Маргариты сейчас вернётся, и влюблённые должны расстаться. Фауст и Мефистофель уходят.

Часть четвёртая

Картина первая. Комната Маргариты

Маргарита сидит одна у окна. Она ждёт Фауста. Через город проходят студенты и солдаты, но Фауста среди них нет. Он больше не придёт.

Картина вторая. Леса и пещеры

Фауст обращается с молитвой к природе. Ему снова скучно. Появляется Мефистофель с известием, что Маргарита случайно дала своей матери слишком много снотворного и убила её. Она в тюрьме и завтра будет казнена. Фауст в отчаянии, он просит Мефистофеля спасти Маргариту. Тот согласен, но только после того, как Фауст подпишет документ о передаче своей души дьяволу. Фауст не глядя подписывает бумагу. Мефистофель вызывает своих волшебных коней, и всадники пускаются в путь. По дороге они встречают группу людей, молящихся Святой Маргарите. Увидев мрачных всадников, люди в ужасе разбегаются. Фауста тоже начинает беспокоить фантастичность окружающего пейзажа. Мефистофель предлагает остановиться. Но, услышав звон колокола, возвещающего о начале процедуры казни, Фауст отбрасывает все сомнения, и полёт над бездной продолжается. Окружающий пейзаж становится всё более ужасным: появляется кровавый дождь, вдоль дороги валяются скелеты. Наконец всадники достигли цели — это адские врата. Мефистофель и Фауст проваливаются в ад. Демоны торжествуют.

Эпилог

Хор поёт об ужасах ада и блаженстве рая. Сообщает, что Фауст осуждён, а Маргарита прощена.

Дискография

По умолчанию — оригинальный французский текст. Особо оговорены случаи исполнения произведения на других языках. Также особо оговорены видеозаписи (по умолчанию — аудиозапись). Порядок указания солистов: Маргарита, Фауст, Мефистофель, Брандер.

Напишите отзыв о статье "Осуждение Фауста"

Ссылки

  • [biblioteka.org.ua/book.php?id=1121020071&p=0 Берлиоз. Мемуары]
  • [www.hberlioz.com/Libretti/Damnation.htm Либретто оперы] (фр.)
  • Елена Черемных. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=314761&ThemesID=688 Большой театр осудил Фауста]. Коммерсантъ, № 46 (2415) (19 марта 2002). Проверено 20 июля 2009. [www.webcitation.org/66fMnfbAz Архивировано из первоисточника 4 апреля 2012].
  • [www.operanews.ru/16080101.html Цодоков Е. О вокальных традициях и записях «Осуждения Фауста» Берлиоза]

Отрывок, характеризующий Осуждение Фауста

Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.