Потоцкий, Николай Базилий
| Николай Базилий Потоцкий польск. Mikołaj Bazyli Potocki<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Николая Базилия Потоцкого (ок. 1780 года)</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1733 — 1762 | ||
| Предшественник: | Стефан Потоцкий | |
| Преемник: | Юзеф Потоцкий | |
| Рождение: | 1712 | |
| Смерть: | 13 апреля 1782 | |
| Род: | Потоцкие | |
| Отец: | Стефан Потоцкий | |
| Мать: | Иоанна Сенявская | |
| Супруга: | Марианна Домбровская | |
| Дети: | бездетен | |
Николай Базилий Потоцкий (1712 — 13 апреля 1782) — польский магнат, староста каневский (1733—1762), рыцарь Мальтийского ордена с 1774 года. Известный польский авантюрист и меценат.
Биография
Представитель польского магнатского рода Потоцких герба «Пилява». Единственный сын воеводы белзского Стефана Потоцкого (1651/1652 — 1727) и Иоанны Сенявской (ум. 1733).
Ему принадлежали обширные имения на Правобережной Украине, в том числе Золотой Поток, Городенка, Гологоры и Бучач. Избирался послом на сейм, большой авантюрист, прославился своим мародерством и насилием. Его замок в Бучаче был центром разгула и разврата.
После смерти своего отца находился под опекой своего дяди, гетмана великого коронного Адама Николая Сенявского. Учился в львовском иезуитском коллегиуме. В 1724 году находился в Париже. Хорошо знал латынь, написал два неплохих труда. В 1733 году после смерти своей матери Николай Базилий Потоцкий оставил литературную деятельность и стал заниматься семейными владениями.
В 1733 году был избран от Русского воеводства послом на элекционный сейм, где поддержал кандидатуру Станислава Лещинского на польский королевский трон. В марте 1735 года галицкая шляхта делегировала Николая Потоцкого в Варшаву ко двору польского короля Августа III Веттина.
В 1738 году Николай Потоцкий вместе собственной военной хоругвью устроил кровавые столкновения во Львове, но по приказу Августа III вынужден был покинуть город. В 1741 году стал главой рода Потоцких. В 1745 году был избран маршалком галицкого сеймика и комиссаром в Радомский Трибунал. В 1750 году шляхта избрала его послом на Варшавский сейм.
В 1755—1766 годах командование львовского гарнизона судилось с магнатом Николаем Потоцким из-за его многочисленных грабежей и разбоев. В результате суд под председательством гетмана великого коронного Яна Клеменса Браницкого признал его виновным и приговорил к большому денежному штрафу. В сентябре 1756 года был избран депутатом в Коронный Трибунал.
В 1762 году Николай Базилий Потоцкий отказался от должности старосты каневского в пользу своего родественника, каштеляна львовского Юзефа Потоцкого, и стал подписываться как «воеводич белзский». Перешел из католичества в униатство.
В 1768—1772 годах не участвовал в Барской конфедерации против королевской власти и России. В 1774 году стал рыцарем Мальтийского ордена.
Содержал частное войско, состоящее из 150 пехотинцев и 300 казаков. Говорил преимущественно на украинском языке и носил казацкую одежду.
В 1772 году после первого раздела Речи Посполитой по приказу австрийского правительства Николай Базилий Потоцкий, как и другие польские магнаты, вынужден был распустить собственное надворное войско. Раздал свои имения родственникам, а себе оставил только Ситню (Ситно, Сребную) под Почаевом. 26 июля 1774 года составил своё завещание в Ситне. В течение семи лет ежедневно Николай Потоцкий с утра до обеда посещал церковную службу. Своё имущество, оставшееся после раздела собственного наследства между родственниками, католическими и униатским храмами и монастырями, завещал Почаевскому монастырю.
В конце своей жизни Николай Базилий Потоцкий раздал родственникам и монастырям (в частности, доминиканскому монастырю во Львове, где была похоронена его мать, 236 тысяч злотых, Подкаменному монастырю, где был похоронили его отца, 200 тысяч злотых) свои имения, а сам стал монахом Почаевской лавры, во дворе которой имел собственный дом, на месте которого сейчас находится Троицкий собор. В монастыре магнат жил просто, из напитков употреблял только мед и водку.
13 сентября 1782 года Николай Базилий Потоцкий скончался в Сребной, под Почаевом. Был похоронен в Почаевской лавре.
Около 1756 года Николай Потоцкий женился на Марианне Домбровской (ум. 1783), старшей дочери галицкого казначея Яна Антония Домбровского. Потомства не оставил.
Напишите отзыв о статье "Потоцкий, Николай Базилий"
Литература
- Возницький Б. «Микола Потоцький, староста Канівський та його митці архітектор Бернард Меретин і сницар Іоан Георгій Пінзель». — Львів, «Центр Європи», 2005, 160 с., 220 іл. ISBN 966-7022-50-1
- [www.forest.ru/tovtry/ua/history/statti/potocki_na_podilli.html Вінюкова В. Потоцькі на Поділлі: Сторінки історії // Подолянин. — 2006. — 4 серпня. — С. 6.]
- Skrzypecki Т. Н.. Potok Złoty na tle historii polskich kresów poludniowo-wschodnich.-Opole:Solpress,2010.-256с. ISBN 978-83-927244-4-5 (пол.)
Отрывок, характеризующий Потоцкий, Николай Базилий
Солдаты приостановились.– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
