Призрак отца Гамлета
Призрак отца Гамлета или Тень отца Гамлета (в переводах на русский язык XIX века Николая Полевого и Андрея Кронеберга, англ. Ghost of Hamlet's father) — персонаж трагедии Уильяма Шекспира «Гамлет, принц датский».
Описание персонажа
Появляется в трагедии в двух ипостасях: потусторонним Призраком и образом из воспоминаний его сына (в первой, четвёртой, пятой сценах первого акта и четвёртой сцене третьего акта). По распространённому мнению отца также звали Гамлетом[1][2][К 1]:
…Король,
Чей образ только что предстал пред нами,
Как вам известно, вызван был на бой
Властителем норвежским Фортинбрасом.
В бою осилил храбрый Гамлет наш,
Таким и слывший в просвещённом мире.
Оригинальный текст (англ.)… Our last king,
Whose image even but now appear'd to us,
Was, as you know, by Fortinbras of Norway,
Thereto prick'd on by a most emulate pride,
Dar'd to the combat; in which our valiant Hamlet,—
For so this side of our known world esteem'd him.
Во времена Шекспира призраки нередко были персонажами драматических представлений и исполнялись обычными актёрами в костюмах, соответствующих положению героя при жизни. Отличием зачастую служили лишь белые (чёрные) плащи или мантии[3]. В большинстве современных постановок Призрак — лишь художественный вымысел, изображаемый при помощи самых разнообразных технических средств: кинопроекции, лазерных лучей, световых столбов и так далее[4]. Сам автор, тем не менее, в репликах персонажей достаточно подробно описывает одеяние и облик мёртвого короля. Горацио: «И в тех же латах, как в бою с норвежцем, // И так же хмур, как в незабвенный день…», «Вооружённый с головы до ног», «Он шёл, подняв забрало», на его лице «была скорей печаль, чем гнев». Марцелл упоминает, что вид Призрака был царственен (англ. so majestical).
Персонажи, видевшие отца Гамлета, относятся к нему по разному. Горацио, стоящий на материалистических позициях и сначала вообще не верящий в приведения, позже вынужден изменить свои взгляды. Теперь он рассматривает происходящее с точки зрения человека верующего, протестанта: духи для него — посланцы ада, а Гамлет — жертва, искушаемая дьяволом[4]. Сам же принц терзается сомненьями в намерениях отца:Благой ли дух ты, или ангел зла,
Дыханье рая, ада ль дуновенье,
К вреду иль к пользе помыслы твои…Оригинальный текст (англ.)Angels and ministers of grace defend us!
Be thou a spirit of health or goblin damn'd,
Bring with thee airs from heaven or blasts from hell…
По ходу действия Гамлет преодолевает несколько ступеней в своём отношении к отцу. Сначала он поверил всему сказанному им, так как это совпадало с его догадками о насильственном характере смерти родителя. Потом он прошёл период колебаний, но вскоре окончательно убедился в правдивости Призрака. Как известно, король обвиняет Клавдия в собственном убийстве и обольщении своей вдовы Гертруды. Одновременно он призывает сына к мести, при этом принц должен не запятнать свою честь, а также быть снисходительным к матери, максимальным наказанием для неё должны стать только душевные терзания. Проявляя милосердие, Призрак и за гробовой чертой продолжает любить Гертруду и выражать присущие ему при жизни благородство и великодушие. Один из ведущих специалистов в драматургии Шекспира Джон Довер Уилсон делает следующий вывод об этом персонаже: «…Призрак был революционной новацией в истории драматической литературы. <…> Обычно привидение на елизаветинской сцене было классической марионеткой, заимствованной у Сенеки <…> Шекспировский Призрак и дух, требующий мщения, с формальной точки зрения соответствует своему прототипу у Сенеки. Но на этом сходство кончается; одним из замечательных достижений Шекспира является то, что, взяв условную фигуру, он очеловечил её, придал ей христианский облик (в том смысле, как тогда понималось христианство) и создал образ, который его зрители могли воспринять как реальный…»[5].
Известные исполнители
- Шекспир[4]
- Лоуренс Оливье (голос)
- Григорий Гай
- Пол Скофилд
- Сэм Шепард
- Патрик Стюарт
Напишите отзыв о статье "Призрак отца Гамлета"
Литература
- Wilson J. D. [books.google.ru/books?id=CePVefwmN98C&printsec=frontcover&dq=What+Happens+in+%22Hamlet%22&hl=ru&sa=X&redir_esc=y#v=onepage&q=What%20Happens%20in%20%22Hamlet%22&f=false What Happens in «Hamlet»]. — Cambridge, 1951. — 380 с. — ISBN 9780521091091.
- Marvin Rosenberg. [books.google.com/books?id=NIB9OG1d5bYC&pg=PA312&dq=Ghost The Masks of Hamlet]. — University of Delaware Press, 1992. (англ.)
Комментарии
- ↑ Здесь и далее цитаты в переводе Б. Пастернака.
Примечания
- ↑ У. Шекспир, перевод — Б. Пастернак. Гамлет, Принц датский. — М.: Правда, 1975. — 178 с. — (Школьная библиотека). — 100 000 экз.
- ↑ Меньшенина Е., Слободян Е. [www.aif.ru/dontknows/eternal/kak_zvali_otca_gamleta_chto_stalo_s_yorikom_i_drugie_zagadki_shekspira Как звали отца Гамлета, что стало с Йориком и другие загадки Шекспира] (рус.). АиФ (23.04.2014). Проверено 17 декабря 2015.
- ↑ Напцок Б. Р. [cyberleninka.ru/article/n/obraz-prizraka-v-gamlete-u-shekspira-na-puti-k-goticheskoy-literaturnoy-traditsii Образ Призрака в «Гамлете» У. Шекспира: На пути к «готической» литературной традиции] (рус.). Вестник Адыгейского государственного университета (2009). Проверено 17 декабря 2015.
- ↑ 1 2 3 А. Аникст. [www.w-shakespeare.ru/library/tragediya-shekspira-gamlet33.html#footnote1 Отец Гамлета] (рус.). Уильям Шекспир — материалы о жизни и творчестве. Проверено 17 декабря 2015.
- ↑ Wilson J. D., 1951, с. 55.
| ||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Призрак отца Гамлета
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
