Приск

Приск

Приск Панийский (др.-греч. Πρίσκος, Πανίτης) — позднеантичный дипломат, историк и писатель V века.

Биография

О жизни историка до нас дошли весьма скудные сведения. Основные вехи жизни и деятельности Приска можно воссоздать на основании фрагментов его работ. Также некоторые факты о деятельности историка предоставляет Суда. Незначительные сведения о биографии автора можно почерпнуть из произведений раннесредневековых историков, которые использовали фрагменты из сочинений Приска.

Приск родился в городе Панион (Panium), от названия которого получил по обычаю того времени прозвание «Панийского». Исследователями предполагается, что Панион находился во Фракии, так как византийские историки — Иоанн Малала и позднее Феофан — называют Приска фракийцем. Скорее всего Панион — небольшой городок, расположенный на северном берегу Мраморного моря, близ города Гераклеи.

Приск происходил из состоятельной семьи, давшей ему отличное философское и риторическое образование. Свидетельством его глубоких познаний являются написанные им произведения, стиль и содержание которых указывают на их принадлежность перу изысканного и эрудированного автора. Недаром в Суде указаны его почётные звания ритора и софиста.

Государственная служба

После окончания обучения в школе риторики Константинополя Приск поступил на государственную службу. Он был секретарём при Максимине, который занимал высокие посты при императоре Восточной Римской империи Феодосии II.

Посольство к царю гуннов

Способности Приска были замечены, и в 448 году Максимину было поручено возглавить византийское посольство к вождю гуннов Аттиле, в составе которого находился и Приск. Целью посольства, по словам Приска, было заключение договора о мире и дружбе, а также подтверждение прежних договоров о ярмарках, выплатах и перебежчиках. Одновременно, у посольства была и другая цель. Евнух Хрисафий, «соблазнив ромейскими богатствами» гунна Эдекона, приближенного Аттилы, уговорил его умертвить своего вождя, однако тот, или исходя из трусости, или из верности раскрыл план вождю.

Уникальными являются сведения Приска о стране гуннов, об их обычаях, языке, культуре и образе жизни. Историк много пишет о гуннской иерархии, об отношениях с покоренными племенами, а также сравнивает гуннское и византийское общество. Это сравнение ярче всего выражается в разговоре Приска с пленённым греком, который был одет в богатое скифское одеяние и предпочёл варварский образ жизни греческому. Грек упрекает византийское правительство в плохой обороне империи, в тягостных налогах и несправедливости судей в отношении бедных. Критика общественного строя Византии, вложенная в уста грека-перебежчика, как нельзя лучше показывает политические взгляды самого Приска.

Приск Панийский оставил самый яркий, списанный с натуры правдивый портрет короля гуннов Аттилы. Приск описывает его как мудрого, грозного правителя, который ведёт активную международную политику. Несмотря на мощь своего государства, он действует осторожно и воздерживается от открытого разрыва отношений с Византией.

Из сочинения Приска исследователи не могут с точностью указать положение ставки Аттилы, так как отрывки, посвящённые пути, проделанному посольством, не отличаются высокой точностью. Несмотря на это, мы можем сказать, что она находится где-то на территории современной Венгрии, близ Венгерской Пусты.

Значительную ценность имеют сведения Приска о социально-экономическом положении гуннов. Он пишет, что они не занимаются земледелием, а, «подобно волкам» захватывают продовольствия у подвластных им племён. Большую роль играет коневодство. По данным Приска, гунны ведут активную торговлю с византийцами, устраивают ярмарки.

Таким образом, сочинения Приска Панийского являются одними из важнейших источников об эпохе Великого Переселения народов и входят в золотой фонд «гуннологии».

Посольство в Рим

Смена императора на византийском престоле не помешала карьере Приска. Уже в начале правления Маркиана в 450 году Приск находился в Риме, где вёл тайные переговоры с сыном франкского короля Хильдерика I, предположительно, с целью помешать заключению сепаратного соглашения Рима с Франкским королевством. Поводом к заключению договора была кончина франкского государя и спор между сыновьями за господство: старший решился держаться союза с Аттилой, младший — с могущественным полководцем Запада Аэцием Флавием.

Очевидно, что данная дипломатическая миссия не имела успеха, и часть франкского племени выступила на стороне римлян через год, в битве на Каталаунских полях.

Миссии в Восточных провинциях империи

В 452 году Максимину было поручено урегулировать отношения империи с кочевыми арабскими и нубийскими племенами. Приск вновь не был забыт своим патроном и отправился на Восток вместе с ним. В Дамаске послы были свидетелями мирных переговоров византийского полководца Ардавура, готского происхождения, с послами сарацинов.

Далее Максимин и Приск отправились в Египет. В городе Фиваида они вели успешные переговоры о мире с племенами нубийцев и влеммиев, которые не так давно были покорены римлянами. Максимин заключил с варварами мирный договор на сто лет, условия которого были выгодны для империи. Однако в 453 году, вскоре после заключения договора, Максимин заболевает и умирает. Кочевники, узнав о смерти посла, нарушили договор и вновь начали войну против империи.

В год смерти Максимина Приск отправляется в Александрию, выполняя какое-то правительственное поручение. Это были трудные для города времена. Приск оказался в гуще народных волнений, связанных с борьбой монофизитов и православных. Дипломат также принимал участие в борьбе, естественно, на стороне правительства.

На службе у Евфимия

После смерти Максимина Приск перешёл на службу в качестве ассесора к влиятельному вельможе Евфимию — «магистру оффиций при императоре Маркиане». «Славный разумом и силою слова, Евфимий — пишет Приск, — правил государственными делами при Маркиане и был его руководителем во многих полезных начинаниях. Он принял к себе Приска-писателя как участника в заботах правления». Возможно, Приск принимал участие в некоторых переговорах Евфимия в качестве советника, однако прямых указаний на это мы не имеем.

Сочинения

Согласно византийскому лексикону X века Суде, перу Приска принадлежит «Византийская история и деяния Аттилы в восьми книгах». До нас не дошли все тома данной работы Приска, однако мы всё же можем установить хронологический охват и, частично, событийный ряд, описанный Приском. Здесь окажутся незаменимыми позднейшие историки, использовавшие работы Приска Панийского, такие как Евагрий, Иордан, Константин Багрянородный. Таким образом, Приск начал повествование с событий 411 г., которыми завершил своё сочинение Зосим и довел их до 472 г.

Литература

Русские переводы:

• [elar.urfu.ru/bitstream/10995/32958/1/dais-2015-15-13.pdf Козлов А. С. «Византийская история» Приска Панийского как памятник классического исторического нарратива // Документ. Архив. История. Современность. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2015. Вып. 15. С. 152—166.]
• Римское посольство к Аттиле. Отрывок из соч. Приска. / Пер. С. Дестуниса. СПб., 1842. 52 стр.
• Сказания Приска Панийского. / Пер. С. Дестуниса. СПб., 1860. 112 стр. (оттиск из: Ученые записки Второго отделения Императорской Академии Наук. Кн. 7, вып. 1. СПб., 1861. С. 408—457)
• [www.vostlit.info/Texts/rus/Prisc/frametext.htm Приск Панийский. Готская история]. // Вестник древней истории, № 4. 1948. Перевод В. В. Латышева.
• Феофан Византиец. Летопись от Диоклетиана до царей Михаила и сына его Феофилакта. Приск Панийский. Сказания. Рязань, Александрия, 2005. 608 стр. С. 435—524.

Отрывок, характеризующий Приск

– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее: