П-70 Аметист

П-70 «Аметист»
Рисунок ПКР П-70
Тип	противокорабельная ракета
Статус	Снята с вооружения
Разработчик	ОКБ-152
Главный конструктор	В. Н. Челомей
Годы разработки	1958—1968
Начало испытаний	24 июня 1961 года (первый бросковый пуск) 16 декабря 1962 года (первый пуск с подводной лодки)
Принятие на вооружение	3 июня 1968 года
Производитель	Дальневосточный машиностроительный завод
Годы производства	1966—1987
Единиц произведено	631
Годы эксплуатации	1967—1992
Основные эксплуатанты	СССР СССР
Другие эксплуатанты	Индия Индия
Модификации	П-25
↓Все технические характеристики

П-70 «Аметист» (индекс УРАВ ВМФ — 4К66, по классификации НАТО — SS-N-7 Starbright) — советская противокорабельная ракета подводного старта, оснащённая твердотопливным маршевым двигателем. Является первой в мире крылатой ракетой с «мокрым» подводным стартом.

Включающий её ракетный комплекс устанавливался на подводные лодки проекта 661 (10 пусковых установок) и проекта 670 (8 пусковых установок). Был принят на вооружение ВМФ СССР в 1968 году, снят вместе со списанием последних носителей в 1992 году. Вместе с ПЛАКР К-43 проекта 670 в 1984—1989 годах также состоял на вооружении ВМФ Индии.

История создания

Разработка эскизного проекта противокорабельной ракеты с подводным стартом началась в филиале № 2 ОКБ-152 (бывший НИИ-642) после выхода постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 363—170 от 28 августа 1958 года «О создании скоростной подводной лодки, энергетических установок нового типа, научно-исследовательских, опытно-конструкторских и проектных работ для подводных лодок». После его защиты в 1959 году вышло постановление от 1 апреля 1959 года, определившее требования к ракете, ход НИОКР по ней и список подрядчиков — помимо ОКБ-152, ими стали также КБ-2 (стартовый и маршевый двигатели), НИИ-6 (твёрдое топливо и обычная боевая часть), НИИ-49 (ныне «Гранит-Электрон», система управления) и ЦКБ-34 (пусковые установки).

В 1959—1960 годах на судостроительном заводе № 444 построили несамоходный погружающийся стенд ПСА, имеющий одиночную пусковую установку СМ-101. С него, 24 и 26 июня 1961 года в районе Балаклавы произвели первые два бросковых пуска массо-габаритных макетов ракеты, оснащённых стартовыми двигателями. Весной 1962 года там же было осуществлено ещё 6 пусков, на этот раз на изделиях были установлены маршевые двигатели и система автопилотирования.

В июне 1962 года к испытаниям подключилась дизельная подводная лодка С-72 проекта 61З, переоборудованная на заводе № 444 по проекту 613А с размещением пусковой установки СМ-103 в кормовой части. В июле с неё запустили две ракеты оснащённых автопилотом, а 16 декабря состоялся первый пуск «Аметиста» в штатной комплектации, завершившийся неудачей. До декабря 1963 года было проведено ещё 6 пусков, после чего лодка вновь стала на переоборудование по доработанному проекту 613АД.

Весной 1964 года несколько пусков было сделано с наземной пусковой установки СМ-107 на расположенном в юго-восточной части Крыма полигоне «Песчаная балка», несмотря на то, что штатно стартовать «Аметист» мог только из-под воды.

С июля по декабрь 1964 года с С-72 было проведено ещё шесть пусков, из которых четыре были полностью успешными, а один — частично. Несмотря на это, испытания показали слабую помехозащищённость ГСН «Конус» (при маршевой высоте в 60 метров к срыву наведения приводили даже радиоотражения от волн в свежую погоду).

С марта 1965 года по сентябрь 1966 года с С-72 осуществили ещё 13 пусков, в основном завершившихся успешно. Однако после этого испытания были прерваны более чем на год из-за отсутствия штатных носителей — несмотря на то, что работы по ракетоносцу проекта 661 стартовали одновременно с «Аметистом», заложили его в Северодвинске только 28 декабря 1963 года и после этого работы по нему шли с большим трудом. В результате, завершающий этап испытаний был выполнен на головной лодке проекта 670 К-43, заложенной в г. Горьком 9 мая 1964 года. В октябре — ноябре 1967 года на Северном флоте с неё было произведено 10 пусков, в том числе: два одиночных, два двухракетным залпом и один четырёхракетным залпом.

Официально комплекс был принят на вооружение ВМФ СССР 3 июня 1968 года. Помимо К-43, в строй вошло ещё 11 его носителей в 1968—1972 годах: 1 АПЛ проекта 661 и 10 проекта 670. Закладка ещё 2 подлодок проекта 661 была отменена в 1962 году, не получил воплощения и прорабатывавшийся проект 705А с 8-10 ПКР П-70.

Дальнейшим развитием «Аметиста» стал комплекс П-120 «Малахит», принятый на вооружение в 1972 году.

Устройство и состав

Противокорабельная ракета «Аметист» построена по нормальной аэродинамической схеме, имея треугольное складывающееся крыло и Т-образное хвостовое оперение. Она штатно размещалась в наклонных пусковых контейнерах СМ-97 (на проекте 661) и СМ-97А (на проекте 670). Пуск производился в подводном положении (на глубине до 30 метров) из предварительно затопленной пусковой с помощью стартового агрегата ПРД-71, представляющего собой 10 небольших твердотопливных двигателей. На 7-й секунде после преодоления толщи воды и набора высоты он автоматически отстреливался, и включался маршевый твердотопливный двигатель ПРД-72, также работающий на твёрдом смесевом топливе (марки ЛТС-2КМ). Основная часть полёта имела продолжительность около 3 минут и проходила с дозвуковой скоростью на невиданно малой для того времени высоте в 60 метров, что обеспечивалось наличием в системе управления «Тор» радиовысотометра и аналоговой ЭВМ. На его завершающей части включалась головка самонаведения «Конус», автоматически выбирающая наиболее приоритетную из надводных целей.

Штатно ПКР «Аметист» оснащалась фугасно-кумулятивной боевой частью 4Г66 массой в 1000 кг, однако была предусмотрена и спецБЧ на 200 кт в тротиловом эквиваленте.

Предварительное целеуказание перед пуском осуществлялось с помощью ГАК «Рубин» (на проекте 661) или «Керчь» (на проекте 670).

Тактико-технические характеристики

• Длина: 7,0 м
• Диаметр корпуса: 0,55 м
• Стартовый вес: 2900 кг
• Боевая часть:
  • Кумулятивно-фугасная — 1000 кг
  • Ядерная — 200 кт
• Скорость полёта: 1160 км/ч (маршевая)
• Дальность: 80 км
• Система наведения: активная радиолокационная ГСН

П-25

Параллельно с «Аметистом» согласно постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 26 августа 1960 года разрабатывался и её вариант^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) для старта с надводных кораблей, получивший название П-25. Радиолокационная ГСН для неё разрабатывалась КБ-1, тепловая-НИИ-10, то есть теми же подрядчиками, что и в случае П-15.

Причинами начала этой разработки являются как недостатки принятой на вооружение ВМФ СССР в 1960 году ПКР П-15 (использование токсичного и пожароопасного жидкого топлива, высота маршевого участка полёта в 500 метров и слабость её ГСН), а также невозможность использования базового «Аметиста» в силу его исключительно подводного старта и слишком большой массы для использования на ракетных катерах.

Конструкционно ракета представляла собой уменьшенный вариант П-70 с упрощённым стартовым агрегатом и проектной дальностью в 40 км.

По судостроительной программе 1961 года предполагалось массовое строительство ракетных катеров проекта 205 с П-25, а также перевооружение уже построенных.

Лётные испытания П-25 изначально шли на полигоне «Песчаная балка» в Крыму. Первый пуск ракеты с береговой пусковой установки КТ-62Б состоялся 16 октября 1962 года и завершился неудачей—в связи со сбоем в электропитании бортовой аппаратуры не включился маршевый двигатель. Последующие 3 пуска с ноября 1962 года по февраль 1963 были успешными, на них была достигнута дальность в 60 км.

Весной 1963 года на судостроительном заводе № 5 в Ленинграде построили опытный ракетный катер проекта 205Э Р-113, имевшего на борту 4 пусковые установки КТ-62К. Первые пуски П-25 с него прошли 28 мая и 20 июня и завершились неудачей. Всего до 21 декабря 1964 года было запущено 12 ракет, которыми цель была поражена в 3 случаях, а ещё в 5 были близкие пролёты или недолёты (которые также считались попаданиями).

После смещения Н. С. Хрущёва со всех постов по инициативе председателя Государственного комитета Совета Министров СССР по оборонной технике Л. В. Смирнова была создана комиссия во главе с М. В. Келдышем по оценке целесообразности проводимых в ОКБ-152 работ, в числе решений которой стало и закрытие работ по П-25. Помимо неудач с испытаниями и использования её в качестве основного вооружения явно авантюрной разработки — погружающегося ракетного катера проекта 1231 к этому привело и отсутствие очевидных преимуществ перед уже существующими ракетами — по дальности и скорости полёта она не превосходила выпускающуюся с 1961 года П-15У.

Уже разработанные для неё радиолокационную и тепловую ГСН использовали в конструкции создававшейся тогда МКБ «Радуга» ПКР П-15М, принятой на вооружение ВМФ СССР в 1972 году.

Литература

• А. Б. Широкорад. Огненный меч Российского флота. — Москва: Яуза, Эксмо, 2004. — 416 с. — (СОВ. секретно). — ISBN 5-87849-155-9.
• В. Асанин. Крылатые ракеты отечественного флота. — 2009. — 306 с.

Ссылки

• [www.testpilot.ru/russia/chelomei/p/70/index.htm П-70 «Аметист» крылатая противокорабельная ракета]
• [www.new-factoria.ru/missile/wobb/ametis/ametis.shtml Крылатая противокорабельная ракета П-70 «Аметист»]
• [flot.com/science/sor6.htm Крылатые ракеты — национальное оружие России]

Отрывок, характеризующий П-70 Аметист

– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.