Рабин, Сэмюэль

Сэмюэль Рабин
Личная информация
Полное имя	Сэмюэль Рабин
Прозвища	Сэм
Гражданство
Дата рождения	20 июля 1903(1903-07-20)
Место рождения	Читэм-хилл, Манчестер, Великобритания
Дата смерти	20 декабря 1991(1991-12-20) (88 лет)
Место смерти	Пул (Англия), Великобритания
Награды и медали Вольная борьба Олимпийские игры Бронза Антверпен 1928 до 79 кг

Сэмюэль «Сэм» Рабин (англ. Samuel "Sam" Rabin, урождённый Сэмюэль Рабинович, 20 июля 1903, Читэм-хилл, Манчестер, Великобритания — 20 декабря 1991, Пул, Великобритания) — британский скульптор, художник, преподаватель и борец вольного стиля, бронзовый призёр Олимпийских игр

Биография

Родился в 1903 году в Манчестере в еврейской семье Якова и Сары Рабинович (в девичестве Красельщиковой), выходцев из Витебска. Его отец был закройщиком шляп, позднее торговцем шляпами, мать занималась сборкой ювелирных изделий.

Сэм Рабин рано проявил способности к рисованию, и в одиннадцатилетнем возрасте, получив стипендию, был принят в Муниципальную школу искусств Манчестера, став самым юным учеником школы за всю её историю. В этой школе он учился под руководством французского художника-импрессиониста Адольфа Валле. В 1921 году Сэм Рабин поступил в Школу изобразительных искусств (англ. Slade School of Fine Art) входящую в состав Университетского колледжа Лондона. В этой школе он обучался до 1924 года под руководством Генри Тонкса. В 1924 году Сэм Рабин переехал в Париж, где встретил скульптора Шарля Деспио и продолжил обучение у него.

В 1928 году был отобран Чарльзом Холденом для изготовления одной из восьми скульптур, символизирующих ветры, предназначенных для украшения штаб-квартиры Underground Electric Railways Company of London, на тот момент самой крупной компании Лондонского метрополитена. На сегодняшний момент скульптура украшает здание штаб-квартиры Лондонского метрополитена. В 1930 году он представил публике ещё одну работу: двумя масками, вырезанными Рабином и символизирующими прошлое и будущее, украшено бывшее здание The Daily Telegraph на Флит-стрит. Однако творчество скульптора не приносило достаточного дохода. Сэм Рабин всегда был физически сильным, занимался боксом и борьбой. Представлял Британию на Олимпийских играх 1928 года.

На летних Олимпийских играх 1928 года в Антверпене боролся в весовой категории до 79 килограммов (средний вес). На этих играх был введён регламент, в соответствии с которым борец получал в схватках штрафные баллы. Набравший 5 штрафных баллов спортсмен выбывал из турнира. Турнир проводился по системе Бергваля. В среднем весе борьбу за титул вели 9 борцов

В первой же своей встрече Сэм Рабин проиграл Дональду Стоктону, и до той поры, пока Стоктон не проиграл полуфинальную встречу, числился в претендентах на серебряную медаль, не участвуя во встречах. После поражения Стоктона в полуфинальной встрече, Сэм Рабин был отправлен в турнир за третье место. После финальной встречи ситуация развивалась следующим образом: Ральф Хаммонд, второй финалист, отказался от участия в соревнованиях за второе место. В результате он выбыл в турнир за третье место, соответственно отправив тех двух борцов, кто ранее ему проиграл, и которые имели право на турнир за «бронзу», за черту потенциальных призёров. Хаммонд отказался и от турнира за третье место и в связи с этими отказами, осталось лишь два претендента на бронзовую медаль: Сэм Рабин и Антон Прег из ЮАР, который проиграл чемпиону в первой встрече, а затем проиграл Стоктону и в турнире за второе место. Но Антон Прег отказался от участия в турнире за третье место.

В результате, бронзовая медаль была вручена Сэму Рабину, который провёл всего лишь одну встречу на турнире, да и в той — проиграл. Этот результат служит хорошей иллюстрацией к несовершенству турнирной системы Бергваля.

См. таблицу турнира

Бедственное положение заставило Рабина в 1932 году начать серьёзно зарабатывать на жизнь борьбой. Он стал профессиональным борцом и под псевдонимами «Кот Рабин» (англ. Rabin the Cat) и «Сэм Рэднор — правоверный еврей» (англ. Sam Radnor the Hebrew Jew) гастролировал по Великобритании, получив известность. Снялся в эпизодической роли в оскароносном фильме Частная жизнь Генриха VIII (1933) и фильме Алый первоцвет (1934).

Сэм Рабин имел хороший баритон, и не имея какого-либо музыкального образования, в 1940-е годы выступал в опере, в частности в составе Stars in Battledress, организации, созданной в составе вооружённых сил Британии, и выступавшей во время войны перед бойцами. Рабин, в 1946 году, даже был прослушан Виктором Сабатой, на тот момент дирижёром Ла Скала.

В 1946 году начал преподавать рисование в Голдсмитсе. Среди его учеников дизайнер, создательница мини-юбки Мэри Куант и художница, кавалер ордена Британской империи Бриджет Райли. В 1965 году Сэм Рабин покинул Голдсмитс, и до 1985 преподавал в Bournemouth College of Art, а затем почти до своей смерти в 1991 году в Poole Art Centre.

Был дважды женат. В 1935 году женился на Иде Лиле Шустер, но брак распался. В 1956 году вступил в брак с Франчес Кайе, в 1960 году от брака родился сын.

Умер в 1991 году.

Сохранилось не так много работ художника. Некоторые его картины хранятся в частности в Британском музее, Музее спорта в Париже и коллекции Британского правительства.

Ссылки

• Sheeran, John [www.oxforddnb.com/view/article/64508 Rabin Samuel (1903–1991), artist and art teacher]. Oxford Dictionary of National Biography. Oxford University Press (September 2004). Проверено 18 сентября 2010.
• Taylor Paul. [books.google.com/books?id=t0KzECrIQDQC&pg=PA240&dq=%22Jews+and+the+Olympic+Games%22+samuel+rabin&hl=en&ei=TUmgTsO9DsLW0QGb2sW5BA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CDIQ6AEwAQ#v=onepage&q&f=false Jews and the Olympic Games: the clash between sport and politics]. — Sussex Academic Press, 2004.
• Ward-Jackson Philip. [books.google.co.uk/books?id=KiK0DbcUBIUC&printsec=frontcover&dq=Public+sculpture+of+the+city+of+London&hl=en&ei=TgCVTIqjJMvLswagrdVk&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CDQQ6AEwAA#v=onepage&q&f=false Public Sculpture of the City of London]. — Liverpool University Press, 2003. — ISBN 0-85323-977-0.

Отрывок, характеризующий Рабин, Сэмюэль

– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.