Репрессии годов Ансэй
Поделись знанием:
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
(перенаправлено с «Репрессии Ансэй»)
Репрессии годов Ансэй (яп. 安政の大獄 ансэй но тайгоку) — политические меры сёгуната Токугава, направленные на подавление антиправительственной оппозиции и инакомыслия в Японии. Длились на протяжении 1858—1859 годов. Названы по девизу правления Ансэй (1854—1859). Тогдашнее название — репрессии года огненного коня (яп. 戊午の大獄).
Содержание
История
Инициатором репрессий выступил глава правительства, тайро Ии Наосукэ. Причинами политических чисток были протесты оппозиции против подписания неравноправных договоров с пятью государствами и назначения на должность сёгуна Токугавы Иэмоти. В ходе репрессий пострадало свыше 100 человек, среди которых были лидеры изоляционистского движения «Сонно Дзёи», сторонники Токугавы Ёсинобу, критики сёгуната. Репрессии закончились в 1859 году, а политические преследования — в 1860 году, после гибели Ии Наосукэ во время инцидента у ворот Сакурада.
Репрессированные
| Смертная казнь | |||
|---|---|---|---|
| Ёсида Сёин | 吉田松陰 | княжество Тёсю, вассал | отрублена голова |
| Хасимото Санай | 橋本左内 | княжество Фукуи, вассал | отрублена голова |
| Рай Микисабуро | 頼三樹三郎 | Киото | отрублена голова |
| Адзима Татэваки | 安島帶刀 | княжество Мито, старейшина | ритуальное самоубийство |
| Угай Китидзаэмон | 鵜飼吉左衛門 | княжество Мито, вассал | высшая мера наказания[1] |
| Угай Кокити | 鵜飼幸吉 | княжество Мито, вассал | высшая мера наказания |
| Тинонэ Иёносукэ | 茅根伊豫之介 | княжество Мито, рядовой самурай | отрублена голова |
| Умэда Умпин | 梅田雲濱 | княжество Обама, рядовой самурай | высшая мера наказания |
| Иидзуми Кинай | 飯泉喜内 | княжество Цутиура, рядовой самурай | отрублена голова |
| Кусакабэ Исодзи | 日下部伊三治 | княжество Сацума, рядовой самурай | высшая мера наказания |
| Фудзии Наосукэ | 藤井尚弼 | вассал аристократического рода Саёндзи | высшая мера наказания |
| Синкай | 信海 | буддийский монах | высшая мера наказания |
| Кондо Сёсин | 近藤正慎 | буддийский монах | высшая мера наказания |
| Накаи Кадзума | 中井数馬 | помощник сёгуна | высшая мера наказания |
| Домашний арест. Запрет политической деятельности | |||
| Токугава Ёсинобу | 一橋慶喜 | будущий сёгун | |
| Токугава Ёсиацу | 徳川慶篤 | правитель княжества Мито | |
| Токугава Ёсикацу | 徳川慶勝 | правитель княжества Мито | |
| Мацудайра Сюнгаку | 松平春嶽 | правитель княжества Фукуи | |
| Датэ Мунэнари | 伊達宗城 | правитель княжества Увадзима | |
| Ямаути Ёдо | 山内容堂 | правитель княжества Тоса | |
| Хотта Масаёси | 堀田正睦 | правитель княжества Сакура | |
| Ота Сукэмото | 太田資始 | правитель княжества Какэгава | |
| Кавадзи Тосиакира | 川路聖謨 | заведующий западным двором замка Эдо | |
| Окубо Тадахиро | 大久保忠寛 | заведующий западным двором замка Эдо | |
| Накаяма Нобутоми | 中山信宝 | княжество Мито, старейшина | |
| Мацудайра Тадаката | 松平忠固 | правитель княжества Уэда | |
| Хонго Ясуката | 本郷泰固 | правитель княжества Каванаридзима | |
| Токи Ёримунэ | 土岐頼旨 | старший инспектор сёгуната, глава береговой обороны | |
| Исико Масахира | 石河政平 | вассал хитобаси Ёсинобу | |
| Домашний арест. Сложение полномочий | |||
| Удоно Кюо | 鵜殿鳩翁 | чиновник Суруги | |
| Асано Нагаёси | 浅野長祚 | министр строительства | |
| Лишение титулов и должностей | |||
| Итакура Кацукиё | 板倉勝静 | правитель княжества Биттю-Мацуяма | |
| Хираока Энсиро | 平岡円四郎 | вассал Токугавы Ёсинобу | |
| Курокава Масатака | 黒川雅敬 | вассал Токугавы Ёсинобу | |
| Сасаки Акинори | 佐々木顕発 | министр финансов | |
| Такасу Тэцудзиро | 高須鉄次郎 | министр иностранных дел | |
| Пожизненный домашний арест | |||
| Токугава Нариаки | 徳川斉昭 | правитель княжества Мито | |
| Ивасэ Таданари | 岩瀬忠震 | министр ремонтных работ | |
| Нагаи Наомунэ | 永井尚志 | министр военного флота | |
Напишите отзыв о статье "Репрессии годов Ансэй"
Примечания
- ↑ отрублена голова, конфискация имущества, запрет погребения
Литература
- Рубель В. А. Японська цивілізація: традиційне суспільство і державність. — Київ: «Аквілон-Прес», 1997.
Ссылки
- [www.spacelan.ne.jp/~daiman/rekishi/bakumatu07.htm Репрессии Ансэй и Ии Наосукэ] (яп.). Проверено 16 января 2011. [www.webcitation.org/67ancdIho Архивировано из первоисточника 12 мая 2012].
|
Это заготовка статьи по истории Японии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Репрессии годов Ансэй
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
