Рерберг, Фёдор Иванович (1791)

Рерберг Фёдор Иванович
нем. Hermann Friedrich Röhrberg
Место рождения	Ревель
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Корпус инженеров путей сообщения
Звание	Инженер-генерал
Награды и премии

Фёдор Иванович Рерберг (нем. Hermann Friedrich Röhrberg, 1791—1871) — инженер-генерал Корпуса инженеров путей сообщения, сенатор.

Биография

Родился в Ревеле 21 ноября 1791 года в семье Иоганна (Ивана Ивановича) Рерберга, директора парусной и суконной фабрики адмиралтейского ведомства в Новгороде, надворного советника.

Начальное образование получил в новгородской гимназии. В 1806 году, по окончании курса гимназии, отправился в Петербург, где сначала поступил в Училище корабельной архитектуры, а затем, когда открылся Институт Корпуса инженеров путей сообщения ([1 октября 1810 года) — перешёл в него воспитанником. Здесь, «за отличные успехи в науках», 12 июня 1811 года он был произведен в прапорщики, а в 1812 году, уже в чине подпоручика — был определён на действительную службу в Институте, где состоял преподавателем «высших математических наук». 23 декабря этого же года Рерберг получил следующий чин — поручика.

28 мая 1815 года был откомандирован в Одессу для устройства портов на Чёрном море. Здесь Рерберг выполнил проект порта в г. Таганроге и принимал участие в изысканиях по соединению рек Волги и Дона. Не пробыв в командировке и двух лет, Рерберг возвратился в Петербург (8 марта 1817 года), где был прикомандирован к инженер-полковнику Фабру, строившему шоссе между обеими столицами. В этой работе Рербергом были спроектированы все мосты между Новгородом и Петербургом. Через год Рерберг снова получил командировку в Новгородскую губернию. Работа его здесь состояла в постройке церквей, манежей, госпиталей, казарм и разных других зданий для войск, расположенных по берегам Волхова. В 1821 году Рерберг был произведен в подполковники. В 1825 году вышел в отставку, «за болезнью, с чином полковника». Но вскоре снова вступил на службу и был назначен членом Строительной Комиссии при Московском Опекунском Совете. В 1827 году вступил вновь в Корпус инженеров путей сообщения и получил место директора работ Главного Штаба военных поселений. С апреля 1829 года Рерберг, сверх должности директора, занял должность управляющего морским рабочим экипажем, на правах бригадных командиров учебных бригад военных кантонистов. В течение 1829 и двух следующих годов Рерберг получил награды: два монарших благоволения и признательность «за примерный по всем заведываемым им частям порядок, чистоту и устройство» и чин генерал-майора (6 декабря 1830 года).

В 1834 году, помимо занимаемых должностей, Рерберг занял ещё место члена Комитета для устройства телеграфной линии между Петербургом и Варшавой. В 1835 году Рерберг занял пост вице-директора Департамента военных поселений, оставаясь в том же Корпусе инженеров. 25 апреля 1844 года вступил в исполнение обязанностей члена 3-х комитетов: технической Комиссии Департамента железных дорог, Комитета по сооружении постоянного через реку Неву моста (Николаевского) и Комитета, учрежденного для составления Строительного Устава, а 27 апреля того же года назначен ещё членом Совета Главного управления путей сообщения и публичных зданий. Через два года был назначен Директором Департамента искусственных дел Главного Управления с оставлением членом Совета.

21 апреля 1847 года Рерберг был произведен в генерал-лейтенанты. В 1848 году был назначен в члены Комитета для «начертания плана водяных и сухопутных сообщений в Империи». 1 января 1859 года Рерберг был назначен сенатором, с оставлением членом Совета Главного управления путей сообщения и публичных зданий (затем Совета Министерства путей сообщения и публичных зданий). Первоначально ему было повелено присутствовать в 1-м Департаменте Правительствующего сената; в 1861 году Рерберг был переведён из 3-го Департамента в Межевой департамент. 8 ноября 1862 года, за отличие по службе, произведён в инженер-генералы Корпуса инженеров путей сообщения. С 20 декабря 1867 года Рерберг присутствовал в Общем собрании 4-го и 5-го Департаментов Сената.

Рерберг умер 5 мая 1871 года в Санкт-Петербурге и похоронен на Волковом лютеранском кладбище.

Семья

Рерберг был дважды женат, 2-м браком — на Елизавете Богдановне Танненберг (1797—1875). Из его детей наиболее известны:

• Иван (Иоганн Готлиб; 1830—1898), директор Московско-Нижегородской железной дороги, тайный советник
• Пётр (1835—1912), член Государственного совета и Военного совета, инженер-генерал

Награды

За свою службу Рерберг имел знак отличия за XLV лет беспорочной службы и был награждён многими орденами, в их числе:

• Орден Святого Владимира 4-й степени (1814 год)
• Орден Святого Станислава 1-й степени (7 апреля 1835 года)
• Орден Святой Анны 1-й степени (18 апреля 1837 года)
• Орден Святого Владимира 2-й степени (26 марта 1839 года)
• Орден Белого орла (23 апреля 1850 года, «за удовлетворительное производство работ постоянного моста»)

Литература

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Мурзанов Н. А. Словарь русских сенаторов. 1711—1917. Материалы для биографий. — СПб., 2011.
• Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906. Биобиблиографический справочник. — СПб., 2007. — С. 671. — ISBN 5-86007-515-4
• Список сенаторам по старшинству чинов. Составлен по 17 апреля 1866 года. — СПб., 1866. — С. 25.

Отрывок, характеризующий Рерберг, Фёдор Иванович (1791)

При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».