Рефаимы

Рефаимы — народ ветхозаветных исполинов.

Этимология

«Рефаимы» изначально мн. ч. м. р. — русская транскрипция еврейского слова ивр. ‏רפאים‏‎. В Септуагинте и Вульгате переводилось как «гиганты». Также слово «рефаимы» в употреблении нарицательно стало синонимом словам: «нечестивцы», «тираны» и «гиганты». В русском Синодальном переводе слово «рефаимы» переведено как «мертвецы» (прим.: Притчи), в остальных случаях использована русская транскрипция слова רפאים — рефаим.

Прит. 21:16 — Человек, сбившийся с пути разума, водворится в собрании мертвецов.

Прит. 2:18 — Дом её ведет к смерти, и стези её — к мертвецам;

Ис. 26:19 с номерами Стронга — Оживут 02421 08799 мертвецы 04191 08801 Твои, восстанут 06965 08799 мертвые 05038 0 тела 05038 0! Воспряните 06974 08685 и торжествуйте 07442 08761, поверженные 07931 08802 в прахе 06083: ибо роса 02919 Твоя - роса 02919 растений 0219, и земля 0776 извергнет 05307 08686 мертвецов 07496 (Рефаимы, духи мертвых).

Евреи называли высокорослые племена мертвецами (рефаимы), полагая что мертвые восстали, так как они не забыли исполинов (нефилимы), которые жили до Всемирного Потопа и погибли.

Иов. 26:5 — Рефаимы трепещут под водами, и живущие в них.

Происхождение рефаимов

Рефаимы встречались в земле Ханаанской, в земле потомков неправедного Ханаана (сына Хама).

По одной из мифологических версий (см.:религия хананеев), это дети хананейских женщин и падших ангелов. Падшие ангелы приходили к ним во время ритуальных оргий возле священных деревьев. Хананеи принимали их за богов, а родившихся существ за детей богов, см.: Содом и Гоморра.

В подтверждение существования этой легенды приводят библейский стих:

1Пар. 20:4 — «Совохай Хушатянин поразил Сафа, одного из потомков Рефаимов. И они усмирились».

В еврейской Библии (Танах) «из потомков рефаимов» переводится как «из потомков мертвецов». Библия говорит о них, что они не воскреснут:

Ис. 26:14 — Мертвые не оживут; рефаимы не встанут, потому что Ты посетил и истребил их, и уничтожил всякую память о них.

Рефаимов иногда отождествляют с нефилимами, но их происхождение несколько отличается:

• Нефилимы — дети женщин и ангелов Стражей (в Книге Еноха и Книге Юбилеев).
• Рефаимы — дети женщин и падших ангелов, согрешившие Стражи не могли быть отцами так как они уже были связаны до Судного Дня (Енох 2:41-43, Иуд. 1:6.)

Разное происхождение от отцов может быть причиной различий в их росте.

Описание

Рефаимы (ивр. ‏רפאים‏‎), они же — анакиты или авим — библейский народ великанов, живших во времена Авраама (Быт. 14:5, Быт. 15:20). Обитали как в Палестине, так и в Иордании (Моав). Моавитяне называли их эмимами (Втор. 2:11), а аммонитяне — замзумимами (Второзаконие 2:20). В Библии рефаимы упоминаются и под другими названиями, в частности, как анакиты (сыны Анака или Энака, Чис. 13:33, Втор. 1:28) или авим.

Потомки Рефаимов существовали спустя ещё долгое время. Царь Ог во времена Моисея происходил от них (Втор. 3:11). Во времена Давида несколько потомков Рефаимов жили в Гефе и воевали на стороне филистимлян (2Цар. 21:22).

Пророк Исаия пишет, что Господь истребил их, и уничтожил всякую память о них (Ис. 26:14).

Рефаимы, как говорят апокрифические сказания, страшные чудовища ростом в 18 локтей, с 16 рядами зубов. Они отличались высоким ростом и большой силой. Одним из самых знаменитых великанов-рефаимов был Голиаф, которого победил Давид. На руках у них было по 6 пальцев, что упоминается в стихе:

2Цар. 21:20,21 — «…Было ещё сражение в Гефе;и был там один человек рослый, имевший по шести пальцев на руках и на ногах, всего двадцать четыре, также из потомков Рефаимов, и он поносил Израильтян;но его убил Ионафан, сын Сафая, брата Давидова»

см. также 1Пар. 20:6,7

Памятники

В память о рефаимах получили название мегалит Колесо духов (Гальгаль-Рефаим) и Долина Рефаимов (Эмек Рефаим) возле Иерусалима, а также крупная одноименная улица в колониальной части города.

См. также

• Гиганты в Библии

Литература

• Рефаимы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.hapiru.ru/Text2-3.html Земля Ханаанейская]

Отрывок, характеризующий Рефаимы

– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…