Розов, Константин Васильевич

Константин Васильевич Розов (10 (22) февраля 1874 — 30 мая 1923) — священнослужитель Православной Российской Церкви, архидиакон. Клирик Успенского собора Московского Кремля.

Биография

Родился 10 февраля 1874 года в семье Василия Степановича Розова, священника прихода села Жданово Курмышского уезда Симбирской губернии (ныне Пильнинский района Нижегородской области).

Начальное образование получил в сельской школе, а затем, по окончании Алатырского духовного училища, в 1889 году был направлен в Симбирскую Духовную Семинарию. В 1895 году стал псаломщиком Всехсвятской церкви. В Симбирске в 1896 году венчался с купеческой дочерью Любовью Ивановной Полововой. В августе того же года переведён в кафедральный Троицкий собор, а в сентябре рукоположен в диакона. По воспоминаниям старожила Симбирска С. Ф. Уточкина, «из лучших диаконов 29 церквей Симбирска возвышался только К. В. Розов. Когда он служил обедню, с его прекрасным неутомимым басом, прихожане в церкви усердно слушали и восхваляли Розова». В период с 1897 по 1899 год состоял законоучителем в Городском приходском училище № 6.

Из послужного списка за 1904 год следует, что в 1898 году митрополитом Московским и Коломенским Владимиром (Богоявленским) он был «определен на штатное дьяконское место к Московскому Кафедральному Христа Спасителя Собору», а затем в 1902 году — к Большому Успенскому Собору и 10 ноября 1902 года возведён в сан протодиакона.

В 1903 году на богослужении при его участии в Большом Успенском Соборе присутствовала императорская семья. Впоследствии был удостоен царского подарка: «всемилостивейшим пожаловано ему из Кабинета Его Императорского Величества золотые часы с золотой цепью» и приглашения императора Николая II поступить на службу протодиаконом Собора Императорского Зимнего Дворца. Прослужил в Санкт-Петербурге с 1904 по 1907.

В марте 1907 года, ссылаясь на губительный для его здоровья климат Петербурга, просил перевести его обратно в Москву, в Успенский собор; ходатайство было удовлетворено.

По красоте голоса, мастерству владения им Розова нередко сравнивали с Ф. И. Шаляпиным. Среди почитателей Розова были дворяне, чиновники, купцы, интеллигенция, простолюдины, его голосом восхищались композиторы А. Д. Кастальский, П. Г. Чесноков и другие. Со всех концов России съезжались ценители дьяконских низких голосов к службе в неделю Православия в Успенский собор. Г. К. Жуков в воспоминаниях писал: «В Успенский Собор ходили с удовольствием слушать великолепный Синодальный хор и специально протодиакона Розова, голос у него был как иерихонская труба…» К. В. Розов участвовал во многих благотворительных концертах в Комитете общества благоустройства средних учебных заведений и госпиталях, в богослужениях Марфо-Мариинской обители Москвы, в Крестовоздвиженском монастыре г. Твери и других городах.

Он был приглашён и за границу на торжества освящения памятника, сооружённого в Лейпциге в 1913 году в память русских воинов, погибших в битве с войсками Наполеона в октябре 1813 года. За участие в торжестве 27 ноября 1913 года награждён орденом св. кн. Владимира IV ст.

После Октябрьской революции 1917 года в России было восстановлено патриаршество. При избрании Патриарха Патриарха Тихона в Храме Христа Спасителя именно Розову было поручено провозгласить ему «Многая лета». В январе 1918 года по предложению Святейшего Патриарха Тихона Константин Васильевич был возведён в сан архидиакона. В те годы все торжественные богослужения в Москве совершались в Храме Христа Спасителя, и Розов был их непременным участником. Много служил он и в других московских церквах, принимал участие в благотворительных концертах.

19 сентября 1921 года в Москве в Храме Христа Спасителя, где собралось свыше 15 тысяч человек, торжественно отмечалось 25-летие его дьяконского служения. Тогда же состоялось торжественное наречение К. В. Розова Великим Архидиаконом, впервые в Русской православной церкви. В те памятные сентябрьские дни благодарные верующие преподнесли своему любимцу множество поздравительных адресов и приветствий, часть которых сохранилась до наших дней.

Изменившаяся в 1920-е годах политическая обстановка в России побудила К. В. Розова обратиться к концертной деятельности, его репертуар значительно расширился, в нем появились произведения современных авторов, но все же чаще он исполнял известные русские народные песни, а также классические произведения Чайковского, Мусоргского и иных композиторов. Не оставляя церковного богослужения, Розов стал солистом Московской Государственной Академической капеллы и концертировал совместно с артистами московского Большого театра и театров Петрограда в разных городах России.

В марте 1923 года в Большом зале Московской консерватории состоялся последний концерт, проходивший с его участием. 30 мая 1923 года он скончался в возрасте 49 лет. На панихиде по Великому Архидиакону, состоявшейся в Крестовоздвиженском храме бывшего Крестовоздвиженского монастыря, наряду с жителями близлежащих домов присутствовали композиторы Александр Кастальский, Павел Чесноков и другие представители творческой интеллигенции.

К 100-летию со дня рождения Константина Розова на его могиле на Ваганьковском кладбище Московской Патриархией был установлен памятный крест белого мрамора. С начала 1990-х годов началось возрождение памяти о К. В. Розове. В прессе появились статьи о нём, были выпущены пластинки и аудиокассеты с духовными и светскими произведениями в его исполнении.

В 1993 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II был проведен 1-й Международный праздник дьяконского искусства имени Великого Архидьякона К. В. Розова, ставший теперь ежегодным.

Огромная роль в возрождении памяти о Розове принадлежит его дочери, Людмиле Константиновне, сумевшей сохранить большую часть его документального наследия (в том числе, архивные аудиозаписи) для потомков.

Литература

• Розова Л. К. Великий архидиакон. М., 1994.
• Рахманова М. П. Константин Васильевич Розов // Москва. Энциклопедия. М.: БРЭ, 1998, с.693.

Ссылки

• [deacon.ru/library/deacons-ocherki/2-rozov.html Великий Архидиакон (Л. К. Розова)]. // Сайт «Дiаконъ. Ru».
• [drevo-info.ru/articles/192.html Розов Константин Васильевич]. // Открытая православная энциклопедия «Древо».
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?4_2749 Розов Константин Васильевич]. // Сайт фонда «Русское Православие».

Отрывок, характеризующий Розов, Константин Васильевич

– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.