Рооп, Владимир Христофорович

Владимир Христофорович Рооп
Дата рождения	4 июля 1865(1865-07-04)
Дата смерти	30 декабря 1929(1929-12-30) (64 года)
Место смерти	Париж, Франция
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Гвардия, Генштаб
Годы службы	1883—1917
Звание	Генерал-лейтенант
Сражения/войны	Первая мировая война,</br>Гражданская война
Награды и премии	4-й ст. 3-й ст. 4-й ст. 2-й ст. 3-й ст. 2-й ст. 3-й ст. 3-й ст.

Влади́мир Христофорович Рооп (4 июля 1865 — 30 декабря 1929) — русский генерал, герой Первой мировой войны.

Биография

Православный. Из дворян.

Сын члена Государственного совета генерала-от-инфантерии Христофора Христофоровича Роопа и Варвары Александровны Озерской.

Окончил Пажеский корпус (1885), был выпущен корнетом в лейб-гвардии Конный полк.

Чины: поручик (1889), штабс-ротмистр (1892), капитан ГШ (1894), подполковник (1897), полковник (1901; за отличие), генерал-майор (за отличие, 1907), генерал-майор Свиты (1911), генерал-лейтенант (за отличие, 1913).

В 1885—1894 годах служил в лейб-гвардии Конном полку. В 1892 окончил Николаевскую академию Генерального Штаба по 1-му разряду.

Служил старшим адъютантом штаба: 1-й гвардейской пехотной дивизии (1894—1895) и 1-й гвардейской кавалерийской дивизии (1895—1896). В 1895—1896 отбывал цензовое командование эскадроном в Кирасирском Его Величества лейб-гвардии полку. Служил младшим делопроизводителем канцелярии Военно-ученого комитета Главного Штаба (1896—1900).

В 1900—1905 годах был военным агентом в Австро-Венгрии.

По возвращении в Россию командовал 26-м драгунским Бугским полком (1905—1907), лейб-гвардии Конно-гренадерским полком (1907—1912), Отдельной гвардейской кавалерийской бригадой (1912—1913). С ноября 1913 командовал 6-й кавалерийской дивизией, с которой вступил в Первую мировую войну и участвовал в походе в Восточную Пруссию. За бои у деревни Бжевно в июле 1915 был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени. В феврале 1917 был назначен командиром 2-го кавалерийского корпуса.

В апреле 1917 был отчислен в резерв чинов и направлен в США, возглавляя чрезвычайную Военную миссию. В Гражданскую войну участвовал в Белом движении в Сибири. Занимал должность начальника снабжения Сибирской армии во Владивостоке.

После окончания Гражданской войны эмигрировал во Францию.

Умер в 1929 году в Париже. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев де Буа.

Семья

Был женат, имел троих детей.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й ст. (1893);
• Орден Святой Анны 3-й ст. (1897);
• Орден Святого Станислава 2-й ст. (1901);
• Орден Святого Владимира 4-й ст. (1901);
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1904);
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1910);
• Орден Святого Георгия 4-й ст. (ВП 14.01.1917).

Иностранные:

• персидский Орден Льва и Солнца 3-й ст. (?);
• бухарский Орден Золотой звезды 3-й ст. (?);

Источники

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=20 Рооп, Владимир Христофорович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• [www.regiment.ru/bio/R/63.htm Рооп Владимир Христофорович]

Отрывок, характеризующий Рооп, Владимир Христофорович

– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.