Рудаков, Евгений Михайлович

Евгений Михайлович Рудаков
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	бронетанковые войска
Годы службы	1929—1940
Звание
Сражения/войны	Польский поход, Советско-финская война
Награды и премии

Евге́ний Миха́йлович Рудако́в (1907 — 25 февраля 1940) — советский танкист, Герой Советского Союза (20 мая 1940), командир 394-го отдельного танкового батальона 72-й стрелковой дивизии 15-й армии, капитан.

Биография

Родился в 1907 году в селе Ярцево Смоленской губернии. Детские и школьные годы прошли в деревне Рыбки Сафоновского района. Рано лишился отца. Окончив пять классов местной школы, стал помогать матери по хозяйству. В 1920 году вступил в комсомол и вскоре возглавил сельскую комсомольскую организацию. С 1923 года работал в Ярцево на хлебокомбинате и учился в вечерней школе.

В 1924 году Евгений Рудаков переехал в Смоленск. Работал строителем. В 1929 году по комсомольской путёвке был направлен в Орловское танковое училище. Окончив училище командовал взводом, затем ротой и батальоном. В 1939 году участвовал в Польском походе.

В конце этого же года капитан Е. М. Рудаков принимал участие в Зимней войне. Командир 394-го отдельного танкового батальона 72-й стрелковой дивизии 15-й армии.

Последний бой Рудакова

25 февраля 1940 года у населённого пункта Лупикко (Финляндия, ныне — Питкярантский район Республики Карелия), после артиллерийской обработки переднего края финнов, в воздух взвились ракеты, и пехота с танками двинулась вперёд. С наблюдательного пункта капитану Рудакову было видно, как машины медленно ползут к окопам и блиндажам, зарываясь в снег и прокладывая за собой широкие колеи. Танки приостановились и ввязались в бой. Залегли за машинами и пехотинцы.

Спустя полчаса к комбату поступило донесение: «Подбит танк, ранен командир взвода Бляхер, ранен помпотех роты Курдюмов». Потом с передовой сообщили, что ранен политрук Побережный, а затем и командир роты Узелин. Наступление захлебнулось. При температуре сорок градусов мороза пехотинцы залегли под обстрелом. Создалась критическая обстановка, Рудаков принял единственно правильное, на его взгляд, решение. Командирская машина, набирая скорость, помчалась по проложенной в снегу колее туда, где гремели выстрелы. Обогнула подбитый танк, миновала второй, третий… пятый… Дальше пошла сверкающая под холодным солнцем снежная целина, испещренная воронками от взрывов.

До переднего края противника было уже совсем близко, но путь преградили гранитные надолбы. Т-26 остановился, и комбат прильнул к орудийному прицелу. Со второго выстрела загнал снаряд в щель амбразуры дота. Когда оттуда повалил дым и из дота стали выскакивать финны, он взялся за пулемёт. Противник между тем сосредоточил огонь на выдвинувшемся танке. Пули щелкали по броне. Все ближе и ближе рвались мины и снаряды. Захлебнулась в дыму и пламени вторая долговременная огневая точка.

Порой стрельба из Т-26 прекращалась, затем начиналась снова. И умолкали один за другим вражеские пулемёты. Враги отвечали огнём. Комбат принял весь огонь на себя. Тем временем уцелевшие танки подтягивались к машине Е. М. Рудакова, помогая огнём. Пришли в движение и стрелковые цепи. Справа и слева они уже обтекли Т−26 и метр за метром сближались с противником. Капитан интенсивной стрельбой помогал пехоте, продолжая гасить огневые точки и наносить противнику ощутимый урон.

Но к вечеру танк капитана Рудакова замолчал. Когда передовые пехотные подразделения в сумерках выбили финнов с первой линии обороны, у танкистов появилась возможность выяснить судьбу командира батальона. Им открылась потрясающая картина — свидетельство безграничного мужества и стойкости комбата Е. М. Рудакова. Он сидел, безжизненно уронив голову на пулемёт, держа указательный палец на спусковом крючке. На теле капитана обнаружили 12 ран, из них семь сквозных: он сражался до последнего вздоха, до последней капли крови, обеспечивая победу.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 мая 1940 года капитану Рудакову Евгению Михайловичу было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза.

Память

• Похоронен в карьере Люппико в трёх км от города Питкяранта, Республика Карелия. Одной из улиц Питкяранты присвоено имя героя.
• На зданиях школы в деревне Рыбки Сафоновского района Смоленской области и хлебокомбината в городе Ярцево в память о земляке установлены мемориальные доски.

Награды и звания

• Герой Советского Союза (20 мая 1940, посмертно);
• орден Ленина.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
• Город на Вопи. — Ярцево: Вести Привопья, 1996. — 152 с. — ISBN 5-86064-024-2.
• Воробьёв М. В., Титов В. Е., Храпченков А. К. Смоляне — Герои Советского Союза. — 3-е изд., доп. — М., 1982. — С. 455—457.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=5579 Рудаков, Евгений Михайлович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Рудаков, Евгений Михайлович

– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.