Ясутора Садо

Садо Ясутора
茶渡泰虎
Произведение	«Блич»
Появление	Манга: 7 глава Аниме: 2 серия
Создатель	Тайто Кубо
Сэйю	Хироки Ясумото Андрей Тенетко (русский дубляж)
Информация
Раса (вид)	человек, подчиняющий
Национальность	Мексиканец, имеющий японские корни
Пол	мужской
Группа крови	II (А)
Возраст	16-17 лет
Рост	197 см.
Вес	112-118 кг.
Дата рождения	7 апреля
Род занятий	учащийся средней и старшей школы

Ясутора Садо (яп. 茶渡泰虎 Садо Ясутора, ромадзи: Sado Yasutora) — персонаж аниме и манги «Блич», одноклассник и близкий друг Ичиго Куросаки. Более известен под прозвищем Чад (яп. ちゃど Тядо). Он получил его при первой встрече с Ичиго, когда тот неправильно прочитал первый иероглиф фамилии Ясуторы. Иероглиф 茶 имеет два чтения: са и тя (ча); в итоге вместо Садо получилось Чад. Его озвучивает сэйю Хироки Ясумото.

Они c Ичиго познакомились, когда на Ичиго нападала группа подростков, а Садо помог в драке.

Описание персонажа

Прошлое

Садо с детства рос физически сильным мальчиком и не гнушался злоупотреблять своей силой, угрожая другим. Всё изменилось с того момента, когда он был вынужден переехать в Мексику к своему дедушке (имя Оскар Хоакин Де Ля Роза), которого он называл Абуэло (от исп. Abuelo — дед). Абуэло был также невероятно силен, но при этом он не пользовался этим для устрашения окружающих. Наоборот, его идеология во многом напоминала принципы Иисуса Христа из Нагорной проповеди: «Но кто ударит тебя по правой щеке, подставь и левую». Этим периодически пользовались местные преступники, нападая на старика. Но подобный подход произвёл очень большое впечатление на Садо, и он также принял решение — использовать свою силу только для защиты близких ему людей.

Дальнейшие события

Ясутора Садо впервые сталкивается с пустыми, когда встречает Юити Сибату (яп. 柴田 優一 Сибата Ю:ити, сэйю: Макото Цумура). Этот маленький мальчик, преследуемый кровожадным духом убийцы, прятался в теле попугая. Ясутора помог ему спастись от преследователя, а Ичиго Куросаки отправил душу в Сообщество душ, где чуть позже Ясутора и Юити Сибата встретились повторно.

Внешность и характер

Он наполовину японец, наполовину мексиканец. Обладает огромным ростом, физической силой и выносливостью. Очень немногословен — в разговорах либо молчит, либо отделывается двумя-тремя короткими фразами. Несмотря на бросающийся в глаза образ глупого амбала, Чад довольно умен (находится на почетной 10-й строчке в списке лучших учеников школы). Не любит драться, хотя очень силён в рукопашном бою; применяет грубую силу только в том случае, когда вынужден защищать друзей от кого-либо.

Боевые навыки

По ходу сюжета получает благодаря Ичиго частичные способности проводников душ — умение видеть духов, а также способность превращать свою правую руку в огромный бронированный кулак Бразо Дереча де Гиганте (яп. 巨人の右腕 （ブラソ・デレチャ・デ・ヒガンテ） бурасо дэрэтя дэ хигантэ, исп. Brazo Derecha de Gigante — «правая рука гиганта», кандзи переводится так же). Рука становится чёрной, а по всей длине её пересекает красная полоса в белом обрамлении (цвета униформы мексиканских вооружённых сил). Кулаком можно бить как напрямую, так и выпускать мощные энергетические волны. После тренировки с Рэндзи Абараи Садо усиливает свою руку и получает новую атаку — Эль Директо (яп. 巨人の一撃 （エル・ディレクト） эру дирэкуто, «Один удар гиганта», исп. El Directo — «направление»). Когда Садо попадает в мир пустых Уэко Мундо, окружающая среда подавляет его способности, и лишь в битве с Гантенбейном Москедой он начинает понимать, что его силы, напротив, в этом мире лишь увеличиваются, так как, по сути, напоминают силы пустых. На правой руке Садо также появляется чёрный щит с красным узором и изображением оскаленного лица — герой понимает, что его способности созданы, чтобы защищать, а не атаковать. Левой рукой, которая обретает форму под названием Бразо Искуэрда дель Диабло (яп. 悪魔の左腕 （ブラソ・イスキエルダ・デル・ディアボロ） бурасо исукиэруда дэру диаборо, исп. Brazo Izquierda del Diablo — «левая рука дьявола», кандзи переводится так же), он наносит удары. Рука становится белой, с красной полосой по всей её длине, а на плече появляется длинный рог. Самый сильный приём Садо наносится левой рукой и называется Ла Муэртэ (яп. 魔人の一撃 （ラ・ムエルテ） ра муэрутэ, «Один удар демона» исп. La Muerte — «смерть»). В месте его применения появляется изображение демонического лица. Спустя 17 месяцев после победы над Айдзэном показано, что Садо — подчиняющий души и даже состоит в экзекуции, а его силы являются полным подчинением. Объект его полного подчинения — его собственная кожа.

Популярность и отзывы критиков

Читателям манги понравился персонаж Садо; он несколько раз появлялся в опросах касательно популярности персонажей «Блич». В первом опросе он занял 6-е место с 2109 голосами. Однако по итогам следующего опроса он не появился в первой десятке, будучи вытеснен другими персонажами. Образ данного персонажа был также использован для некоторых видов мерчандайзинга по «Блич», таких как фигурки, брелки и наклейки.

Различные публикации из области манги, аниме и другие средства массовой информации прокомментировали персонаж Садо; отзывы включали как похвалу, так и критику. Рецензент с сайта Popcultureshock.com Карлос Александр похвалил образ персонажа, поскольку он, как и любой персонаж данной манги, очень убедителен, а также особенно отметил его пацифистскую позицию, несмотря на его внешний вид. Карло Сантос из Anime News Network согласился с этим мнением, хотя он нашёл его визуальный дизайн стереотипным, но личность персонажа, на его взгляд, уникальна. Джарред Пайн из Mania Entertainment отметил демонстрацию Садо своих духовных сил как свой любимый момент в пятом томе манге, дополнительно отметив, что это не затягивает развитие истории. Он также высоко оценил то, как Чада объединяется с сестрой Ичиго, Карин, в целях борьбы с атакующим Холлоу. Тем не менее, Карл Кимлингер из ANN отметил, что это не было неожиданным для зрителей, если они видели другие эпизоды, основанные на манге, Weekly Shōnen Jump, поскольку это общая тема в этих эпизодах. Брюс Коултер из Mania похвалил борьбу Садо против Синсю Куроаки, отмечая его пацифистский подход наряду с Синсю, а также его воспоминания, которые усиливают дружбу с Ичиго.

Отрывок, характеризующий Ясутора Садо

«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.