Сергиевское подворье (Париж)

Се́ргиевское подво́рье (фр. Paroisse Saint Serge) — православный приход и культурный центр в Париже, находящийся в ведении Западноевропейского экзархата Русских приходов Константинопольского патриархата. Просторная церковь занимает второй этаж, в то время как первый отдан под Свято-Сергиевский богословский институт и большую библиотеку.

История

После революции в России во Францию устремились многие русские эмигранты. Собор Александра Невского на улице Дарю уже не вмещал всех верующих, к тому же как отмечал митрополит Евлогий (Георгиевский), «церковная жизнь ключом не била, образцовым кафедральный приход считаться не мог». Однако его попытки найти подходящее помещение для второго прихода долгое время оканчивались неудачей.

В январе 1924 года во Францию прибыл Михаил Осоргин-младший, который, заручившись благословением митрополита Евлогия (Георгиевского) и используя свои связи, взялся за поиск места для нового храма. От одного чиновника он случайно узнал о немецкой церкви с участком земли в 19-м округе на 93 rue de Crimée, которая вскоре должна была быть продана с торгов. Данная усадьба принадлежала немецкому протестантскому пастору Фридриха фон Бодельшвинга, но по условию Версальского мирного договора о ликвидации немецких недвижимых имуществ должна была быть продана с аукциона; была назначена официальная цена в 150000 франков.

Митрополит Евлогий, одобривший выбор Михаила Осоргина, так описал свои впечатления от первого посещения будущего подворья:

В глубине двора высокий холм с ветвистыми деревьями и цветочными клумбами. Дорожка вьётся на его вершину к крыльцу большого деревянного здания школы, над его крышей виднеется маленькая колокольня кирки. Кругом ещё четыре небольших домика. Тихо, светло, укромно: с улицы, за домами, усадьбы не видно, и уличный шум до неё не доходит, со всех сторон её обступают высокие стены соседних домов, словно от всего мира закрывают. Настоящая «пустынь» среди шумного, суетного Парижа. «Вот бы где хорошо нам устроиться, — вслух подумал я, — и не только открыть приход, но и пастырскую школу…».

Несмотря на то, что участок всем понравился, решение о его покупке далось митрополиту Евлогию нелегко в силу бедности русских эмигрантов. Новый храм решено было освятить в память преподобного Сергия Радонежского:

Принимая во внимание исключительность этого крупного церковного дела, лично я не сомневался в конечном успехе. Около первого июня мои знакомые чиновники в Palais de justice встретили меня новостью, что торги назначены на 18 июля. Сейчас же сообразив, что это день памяти преподобного Сергия, я увидал в этом Божье благословенье и тут же поехал объявить митрополиту радостную весть. В кабинете владыки я застал его секретаря Т. А. Аметистова, с некоторых пор уже посвящённого в наш секрет и всей душой нам сочувствующего. Я так и воскликнул: «Владыка, мы будем выступать на торгах в день памяти преподобного Сергия, он нам поможет, и храм должен быть посвящён ему». Т. А. Аметистов прибавил: «А все владение должно называться Сергиевское Подворье». Митрополит проникновенно перекрестился со словами: «Предстательством преподобного Сергия дал бы нам Бог успеха».

В итоге Михаил Осоргин приобрёл имение на аукционе за 321000 франков. После уплаты Осоргиным пошлин и процентов по покупке, 18 августа митрополит Евлогий был введён во владение, после чего создал комитет по изысканию средств для приобретения Подворья под председательсвом князя Бориса Васильчикова.

Первая православная служба на Сергиевском подворье была совершена 22 сентября 1924 года протоиереем Иаковом Смирновым. Первая литургия на Сергиевском Подворье была совершена 15 января 1925 года священником Георгием Спасским в день памяти праведной Иулиании Лазаревской.

Освящение храма подворья состоялось 1 марта 1925 года в Прощёное воскресенье, а учебные занятия первых десяти студентов начались после Пасхи — 30 апреля 1925 года. Это дата стала официальной датой начала работы Богословского института.

Весной 1925 года Сергиевскому подворью балериной Александрой Балашовой (1887—1971) была пожертвована Тихвинская икона Божией Матери XVII века.

В память о погибшей в Алапаевске великой княгине Елизавете Федоровне, великая княгиня Мария Павловна пожертвовала на внутреннюю отделку Сергиевского храма 100 тысяч франков. Художественная роспись, иконостас и другие внутренние работы исполнены в 1925—1927 годы под руководством художника Дмитрия Стеллецкого. В многоярусный иконостас храма были вставлены вывезенные из России Царские врата XIV века, купленные у антиквара за 15 тысяч франков.

Епископ Вениамин (Федченков) а вслед за ним и Михаил Осоргин ввели на Сергиевском Подворье строгий стиль пения за службой, основанный на древних и традиционных роспевах, исключавший всякую «концертность» и «светскость», допускавший авторские произведения для исполнения в храме только в тех случаях, когда они, будучи написаны в строго литургической форме, являлись переложениями роспевов или вариациями на обиходные мотивы. Служба на Подворье велась, главным образом, по русскому монастырскому обычаю, что резко отличалось от стиля службы и пения в парижском кафедральном соборе и большинстве других храмов русского зарубежья. Через посредство выпускников Богословского института, учеников Михаила Осоргина подворский обычай был распространён по всей русской диаспоре и оказал значительное влияние на новообразованные приходы в Европе и США; его значение подчёркивалось рядом исследователей и авторов духовной-музыки.

Со времени открытия до 1932 года старостой подворья состоял Пётр Вахрушев, устроивший при подворье свечной завод

В 1944 году Свято-Сергиевский институт получил статус Духовной академии. Когда после войны поступило предложение о перреселении в более удобное место в пригороде Парижа и продаже участка, руководство института отказалось это сделать.

Ещё в 1950-е года архитектором Н. И. Исцеленовым была возведена небольшая звонница с голубой главкой, пристроенная с правой стороны к зданию.

Местом для возведения нового жилого здания в середине 1970-х годов стали дом настоятеля и трапезная, тогда же в церкви сделали основательный ремонт.

На Сергиевском подворье действуют иконная мастерская, фельдшерский пункт и аптека, кухня и волейбольная площадка, где на время Пасхи воздвигают шатёр, в котором служат вторую полунощницу (храм не вмещает всех желающих).

Литература

• Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной. М., 1994.
• Свято-Сергиевское Подворье в Париже. К 75-летию со дня основания. — СПб.: Издательство «Алетея». — 1999. — 260 С.
• Митрополит Евлогий (Георгиевский) [ricolor.org/history/b/eg/pj/24/3/ 3. НОВЫЕ ХРАМЫ И ПРИХОДЫ (Сергиевское Подворье. Богословский Институт)] // «Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского)»

Ссылки

• Михаил Осоргин [www.archipelag.ru/ru_mir/rus-subject/puti/sv-sergievo/osorgin-vospom/ Воспоминания о приобретении Сергиевского Подворья]
• [www.pravoslavie.ru/guest/32208.htm Островок преподобного Сергия посреди парижского моря. Беседа с протоиереем Николаем Озолиным, инспектором Свято-Сергиевского богословского института]

Отрывок, характеризующий Сергиевское подворье (Париж)

– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.