Сердюков, Михаил Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Михаил Иванович Сердюков (Бароно Силингинов, Бароно Имегенов) (16781754) — российский купец, гидротехник, судостроитель. Известен развитием Вышневолоцкой водной системы.





Детство

В Калмыкии Михаил Иванович Сердюков считается калмыком, например, в книге И. В. Борисенко «Калмыки в русском изобразительном искусстве», (Элиста, 1982). Такие утверждения основываются на показаниях некоторых современников. Например, камер-юнкер Ф. В. Берхольц в своём дневнике[1] называет Сердюкова калмыком. Также в качестве даты рождения упоминается 1677 год.

Согласно, архивным материалам, обнаруженным В. С. Виргинским и М. Я. Либерманом[2], Бароно Силингинов родился в 1678 году в Монголии, на берегу реки Селенги. Его отец Имэгэн-Силиген был мастером по производству луков и сёдел. На воспитание Бароно отдали в монастырь. В возрасте 13 лет после одной из пограничных стычек он попал в Селенгинский острог, а затем в Енисейск. В Енисейске Иван Михайлович Сердюков — приказчик московского гостя выкупил Бароно за 10 рублей. Сердюков крестил мальчика, дал ему свою фамилию и отчество. После крещения Михаила отдали в обучение дьяку. Он быстро научился говорить по-русски, читать и писать.

Сохранились также протоколы допроса Михаила Ивановича в Синодальной канцелярии. Сердюков называет имя своего отца — Силиген Зонтохонов. Отец делал луки и стрелы, ходил с торговыми караванами в Китай для торговли лошадьми. По показаниям Сердюкова в России он оказался в 1691 году — он был захвачен в плен детьми Демьяна Многогрешного. В Енисейск его перевёз казак Иван Волосов.

Кроме протокола допроса Синодальной канцелярии существуют статейные списки Ф. А. Головина. Статейные списки Головина составлялись непосредственно после событий, тогда как Сердюков давал показания Синодальной канцелярии в зрелом возрасте, и мог перепутать факты своего детства.

Согласно статейному списку[3] Бароно был сыном табангутского тайши (князя) Заб-Ирдени. Тайша кочевал недалеко от Селенгинского острога. Тайша передал сына на воспитание своему брату — Тюрлюсуну. В 1689 году Тюрлюсун принял решение перейти в российское подданство, и перекочевал на территорию России. О том, что с Тюрлюсуном приехал сын тайши стало известо в Селенгинском остроге, и для дознания из острога был послан подьячий Фёдор Удачин. 9 октября 1689 года Фёдор Удачин «учинил допрос». После этого Бороной, его дядя с женой и слугами были доставлены в Удинский острог. Им было назначено денежное содержание, а сам Ф. А. Головин подарил шелковые ткани.

В России

В 1695 году Михаил Иванович Сердюков попал в Москву. Приказчик Иван Михайлович Сердюков по торговым делам бывал в Архангельске, Астрахани, Персии. В этих поездках его сопровождал Михаил (Бароно).

В 1700 году Иван Сердюков умер. Михаил Иванович поступил на службу к московскому купцу Матвею Григорьевичу Евреинову. В лавке Евреинова Пётр I познакомился с Михаилом Ивановичем. В 1700 году Пётр I распорядился записать Сердюкова в новгородское купечество, и поручил ему исполнение подрядных работ. Во время Северной войны Сердюков поставлял для армии крупные партии хлеба и муки.

В 1705 году Михаил Иванович женился на дочери подьячего Новгородской таможни.

Сердюков арендовал землю у Вышнего Волочка, где построил винокуренный завод. Во время строительства канала Сердюков следил за ходом строительства, пытался изучать гидротехнику. Канал был построен плохо и работал с большими перебоями. Весной 1718 года паводком были повреждены шлюзы. Сердюков дважды (в 1718 и 1719 годах) обращался к Петру I с предложениями отремонтировать канал. Пётр I вызвал Сердюкова в Санкт-Петербург, ознакомил его с планом переустройства Вышневолоцкой системы, и подарил ему книгу французского гидротехника Буйе «О способах, творящих водохождение рек свободное».

29 июня 1719 года царским указом Михаилу Ивановичу Сердюкову был передан в управление Вышневолоцкий канал и шлюзы. К 1722 году Сердюков завершил ремонт канала и шлюзов, пропускная способность канала выросла в два раза. На реке Цна в 1740 — 1741 годах было создано искусственное водохранилище (Заводское) площадью 6 км², что дало возможность поддерживать уровень воды в канале.

У Сердюкова появилось множество врагов: ямские артели, которые лишились работы, монастырские власти, по землям которых прошёл канал и др. Имущество Сердюкова подвергалось нападениям (например, был подожжён кожевенный завод). Для охраны канала и заводов Сердюкова Пётр I усилил охрану.

Кроме поддержания Вышневолоцкой системы Сердюков строил различные суда; как для своих нужд, так и по государственным заказам. За свою деятельность Михаил Иванович получил в подарок от Петра I два золотых перстня. По указу Елизаветы Петровны от 15 октября 1742 года, Михаил Иванович Сердюков был пожалован в дворяне.

После смерти Петра I правительственная поддержка практически прекратилась. Средства за ремонт каналов выплачивались государством порой с 15-летней задержкой. После воцарения Анны Ивановны в 1730 году, Миних несколько раз пытался изъять Вышневолоцкую систему у Сердюкова. Михаила Ивановича несколько раз вызывали в Сенат для докладов.

Михаил Иванович Сердюков умер в 1754 году, похоронен на погосте Городолюбля (ныне кладбище в местечке Городолюбля Вышневолоцкого района Тверской области) на берегу Заводского водохранилища.

В 1774 году Вышневолоцкие каналы были переданы в казённое управление.

Память

В 1912 году у могилы Михаила Ивановича жители Вышнего Волочка установили памятник. В 2006 году на привокзальной площади Вышнего Волочка установили памятник Петру I и М.И.Сердюкову.


Дети

  • Иван Михайлович (1722 - 1761) — окончил гимназию при Российской Академии наук. После смерти отца управлял Вышневолоцкой системой. Женился на Ефвимии Акинфиевной Демидовой — дочери А. Н. Демидова. Утонул по нелепой случайности на заводском водохранилище в 1761 г[4]. Имел сына Михаила, который так же управлял Вышневолоцкой системой (до 1765 года) и дочь Екатерину (в замужестве Сафонова, её дочь Варвара стала первой супругой генерала Я.А. Потёмкина).
  • Елена Михайловна — вышла замуж за дворянина Василия Ивановича Храповицкого. Их сын Александр Васильевич Храповицкий был обер-секретарём Сената, а потом и сенатором.

Образ Сердюкова в кино

Во второй серии художественного фильма «Пётр Первый» Михайло Сердюков изображён русским купцом с бородой.

См. также

Напишите отзыв о статье "Сердюков, Михаил Иванович"

Примечания

  1. Ф. В. Берхольц «Дневник», Москва, 1903 год, часть 3
  2. «Михаил Иванович Сердюков», Москва, 1979.
  3. Русско-китайские отношения в XVII веке. Том 2. 1686 – 1691. Москва, 1972
  4. [burunen.ru/articles/detail.php?ELEMENT_ID=102 Усадьба выдающегося бурятского инженера Сердюкова разрушается]. БУРЯАД УНЭН. Проверено 13 декабря 2015.

Литература

Ссылки

  • [of.putnik.ru/of/viewtopic.php?t=231 Городолюбля. Монастырь, храм, Сердюков]
  • [burunen.ru/articles/detail.php?ELEMENT_ID=102 Усадьба выдающегося бурятского инженера Сердюкова разрушается]

Отрывок, характеризующий Сердюков, Михаил Иванович

Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.