Селенгинский острог

Селенги́нский остро́г — оборонительное сооружение, построенное в 1665 году на реке Селенге.

Основание острога

Острог основан 27 сентября 1665 года на правом берегу Селенги, в 6,5 километрах ниже места впадения в неё реки Чикой, Гаврилой Ловцовым, Осипом Васильевым и служилыми людьми Баргузинского, Братского, Балаганского и Иркутского острогов по приказу нерчинского воеводы Лариона Толбузина.

Архитектура острога

Острог имел стены высотой 5,4 м, длиной по периметру в 128 м, одну проезжую башню, 4 угловые башни размерами 7,5 х 7,5 м, ров, чеснок и надолбы. Над проезжими воротами размещалась часовня с образом Михаила Архангела. В одной из башен находилось тёплое караульное помещение.

История

Рядом с острогом была построена церковь с тремя престолами во имя Спаса Нерукотворного образа. В слободе располагалась 21 изба, ниже по течению Селенги — заимка с шестью дворами. По сведениям Н. Г. Спафария в 1675 году рядом с Селенгинским острогом стояло тридцать изб, в них жило более двести человек, которые занимались рыболовством и огородничеством.

В 1665 году через Селенгинск проследовало в Москву посольство монгольского Цецен-хана, в 1668 году — миссия И. Перфильева. По описанию С. Полякова, участника похода Е. П. Хабарова, к 1672 году с севера, востока и юга острог обнесли новыми стенами, удлинив прибрежную.

В период обострения обстановки на границах, в 1685 году острог заменили деревянной крепостью — «городом», имевшим стены высотой 5,3 м. В юго-западном углу была возведена трёхпрестольная многоглавая шатровая Спасская церковь высотой 32 метра. Над воротами была построена часовня с образом Михаила Архангела.

В 1688 году в Селенгинском остроге в осаде оказался посол Ф. А. Головин. Крепость была осаждена пятитысячным войском монгольского Тушэту-хана. Гарнизон острога состоял из 294 человек, вооружённых шестью пищалями и мушкетами. Командовал обороной ссыльный украинский гетман Д. И. Многогрешный.

После успешного отражения осады Селенгинский острог был укреплён: были сооружены надолбы, выкопали ров, башни укрепили земляными насыпями в обшивке из брёвен. Надолбы — разновидность искусственного препятствия в деревянной ограде оборонительного строения — состояли из обрубков дерева, стоймя вкопанных за наружным краем рва, в один, два и три ряда.

С 1701 года Селенгинск значится в «Ведомости сибирских городов» как острог Иркутского уезда. В 1703 году через Селенгинский острог проследовало цинское посольство, направлявшееся к калмыцкому хану. С 1704 года город стал перевалочным центром караванной торговли с Китаем.

В 1713 году в письменных источниках впервые упоминается Петропавловская крепость, построенная к югу от Селенгинского острога на острове в месте впадения реки Чикой в Селенгу.

29 мая 1720 года через Селенгинск проследовало посольство Л. В. Измайлова, в составе которого находился шотландский врач и путешественник Джон Белл. В своих дневниках Белл называет Селенгинск городом, в полумиле от коего видел «обывательские сады». Здесь же шотландец познакомился с путешествующим брамином из Мадраса, который «разумел несколько по-российски и по-португальски».

В 1726 году в Селенгинск прибыло посольство С. Л. Владиславича-Рагузинского. Город стоял в неудобном месте и Рагузинскй предложил перенести крепость на новое место. 22 января 1727 года императрица Екатерина I издала указ о строительстве новой Селенгинской крепости. Для этого в город отправили ссыльного А. П. Ганнибала. Здесь он занимался изучением местности, составил проект переноса города и покинул город в начале 1730 года.

В 1735 году через Селенгинск проезжает С. П. Крашенинников. Он упоминает уже о двух церквях в остроге: Покрова Богородицы и Спаса нерукотвореннаго. Селенгинск становится центром уезда, где находилась канцелярия пограничных дел во главе с комендантом, которому подчинялась и воеводская канцелярия. В 1735 году Г. Ф. Миллер зафиксировал в городе и уезде 2597 человек населения. Из строений он отметил канцелярию, амбары, 2 церкви, около 150 дворов. Жители разводили верблюдов, лошадей, овец, выращивали рожь, пшеницу, гречиху, овёс, большое значение имели рыболовство и охота.

К 1745 году Селенгинск стал крупнейшим городом за Байкалом с населением более 4 тысяч человек. До 1755 года через Селенгинск проходят в Китай казённые торговые караваны. После 1755 года центром торговли с Китаем становится уже Кяхта.

В конце 1757 или в начале 1758 года в окрестностях Селенгинского острога был похоронен Амурсана — последний правитель Джунгарского ханства.

В 1760-е годы с восточной стороны города было сооружено несколько бастионов, соединенных надолбами.

П. С. Паллас, посетивший Селенгинск в 1773 году, упоминает о трёх церквях в городе: Спаса Нерукотворного, Михаила Архангела и Николая Чудотворца.

В 1780 году в городе было два пожара: 4 апреля и в октябре. Уцелело всего 15 домов, артиллерийская канцелярия и бывшая деревянная крепость.

Михаил Бестужев, значительно позднее исследуя историю Селенгинска, в письме к М. И. Семевскому (Век.1861 год) писал:

«И, хотя настоятельная необходимость перенести город на новое место была очевидна, но они положили решить этот казусный случай жеребьем — бросить рукавицу, — и ежели она упадет пальцем в землю, то переходить, ежели же вверх — остаться. Рукавица упала пальцем вверх — и город начал снова выстраиваться на пожарище, смываемый, подмываемый водою и засыпаемый песком»

Город восстановили на прежнем месте. Томским мещанином Мальцовым был построен каменный двухэтажный Спасский собор. После собора был построен гостиный двор на 22 лавки.

6 сентября 1840 года был издан указ о переносе Селенгинска на новое место. Новый город построили на левом берегу Селенги.

Городские воеводы и приказчики

В XVII веке острогом заведовали следующие воеводы и приказчики.

• 20 июня 1675 года — Гаврило Ловцов, приказный человек, Селенгинский сын боярский;
• 5 марта 1676 года — Евсевий Артемьев;
• 26 июня 1678 года — Данило Строганов, приказный человек;
• 1679 (1680) — 19 января 1683 года — Иван Евстафьевич Власов;
• до февраля 1684 года — Иван Остафьев, стольник;
• февраль 1684 года — 11 июня 1685 года Иван Иванович Поршенников, приказчик, сын боярский;
• 1691 год — 1694 год — Демьян Игнатьевич Многогрешный, приказный человек;
• 18 августа 1697 года — 1697 — Иван Алексеевич Корытов, приказный человек, сын боярский;
• Андрей Савелович Москвитин, приказный человек, сын боярский;
• 6—8 сентября 1700 года — Пётр Парамонович Киргиз, приказный человек.

Указом главного магистрата Тобольской провинции от 21 сентября 1722 года было утверждено расписание магистратских чинов. Селенгинску полагался 1 бургомистр и 2 ратмана.

Коменданты

• Бухгольц, Иван Дмитриевич — комендант Селенгинска c 1731 года по 1740 год.
• Якоби, Варфоломей Валентинович — комендант Селенгинска c 1740 года по 1769 год.

Литература

• Минерт Л. К. «Памятники начального этапа градостроительства в Бурятии» // Памятники истории, археол. и архитектуры Сибири. — Новосибирск, 1989;
• Артемьев А. Р. «Города и остроги Забайкалья во 2-й пол. XVII—XVIII в.» — Владивосток, 1999.
• Кочедамов В. И. «Первые русские города Сибири».-М.:Стройиздат,1978
• «Временник Императорского Московского общества истории и российских древностей». Москва, 1849, стр.19
• Тугутов И. Пушкин и Бурятия // Красная Селенга. — 1987. — 6 июня.
• Ильин В. Прадед Пушкина — строитель Селенгинской крепости // Красная Селенга. — 1987. − 4 июля.
• Э. Дёмин, В. Тиваненко Путешествие в старый город // Байкал, №5, сентябрь-октябрь 1986 года, стр.115-121

Ссылки

• [sites.google.com/site/sibostrog/ сайт Сибирский острог]

Отрывок, характеризующий Селенгинский острог

– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.