Русско-цинский пограничный конфликт (1649—1689)

Русско-цинская война
Боевые действия в 1685-1687 годах
Дата	1649—1689
Место	Приамурье
Итог	поражение русских сил и вытеснение русских из Приамурья
Противники
Цинская  империя  Династия  Чосон Монгольский каганат Русское царство
Командующие
Лантань † Батур-Очирой Сабсу Бахай Шархуда Мингардари Нихали Хайта Син Ню Пён Гып Хайсэ † Сифу Лавкай Гуйгудар Иван Евстафьевич Власов Алексей Ларионович Толбузин † Афанасий Иванович Бейтон Демьян Игнатьевич Многогрешный Никифор Романович Черниговский Онуфрий Степанов † Ерофей Павлович Хабаров
Силы сторон
Цинская империя: 5000 Династия Чосон: 415 Монгольский каганат: 5000 3000
Потери
неизвестно не менее 1000 чел

Русско-цинская война — серия приграничных конфликтов в Приамурье в 1649—1689 годах между Русским царством и империей Цин (с участием на стороне последних войск Кореи).

Причины конфликтов

Активная внешняя политика России требовала значительных финансовых средств. Важнейшим источником финансовых поступлений в казну являлась торговля пушниной, которую в основном добывали в Сибири. По мере истощения пушного промысла русские промышленники и представители государственной власти продвигались все дальше на восток, к Тихому океану. Удаленность Восточной Сибири от центральных районов России, откуда поступало продовольствие, заставляло искать в относительной близости от мест пушных промыслов районы, которые годились бы для земледельческой колонизации, а значит, могли бы стать источником пополнения продовольствием таёжных областей Сибири. Земли, пригодные для земледелия, находились в бассейне Амура. Кроме того, Приамурье было богато пушным зверем и находилось в непосредственной близости от Китая. Конфликт заключался в том, что в результате нескольких ожесточенных войн (последняя из них завершилась в 1643 г.) приамурские народы были разгромлены маньчжурами и признали свою зависимость от маньчжуров, что выражалось в выплате дани цинскому императору. Близость Приамурья к родине цинских императоров привела к тому, что маньчжуры даже в условиях постоянной войны в Китае продолжали, по мере сил, уделять большое внимание событиям в данном регионе и ни в коем случае не желали отдавать данную территорию другим претендентам. Таким образом, интересы России и империи Цин в середине XVII века столкнулись на Амуре.

Повод к конфликтам

В 1649 году русские служилые люди вступили на территорию княжеств Приамурья, являвшихся вассалами империи Цин, и начали облагать данью (ясак) местные монголо- и тунгусо-язычные народы (дауры, дючеры, гогули, ачаны, тунгусы). Если местные жители отказывались платить дань, русские служилые люди применяли военную силу. В результате непродуманных и откровенно эгоистических действий Е. П. Хабарова вступление Цинов в войну даурских и дючерских княжеств против русских землепроходцев стало неизбежным. После жестоких действий Хабарова в захваченном им Ачанском городке дючеры и ачаны призвали на помощь цинские войска из Нингуты. В конце 1651 года было принято решение оказать военную помощь вассалам империи. На Ачанский городок был послан отряд под командованием цинских военачальников Хайсэ и Сифу.

Цели

Цели России

Закрепиться в Приамурье; контролировать важную стратегическую коммуникацию — Амур; наладить сбор пушнины с местного населения и начать земледельческую колонизацию края; продвинуться на юг от Амура по его правым притокам.

Цели империи Цин

Сохранить контроль над средним Приамурьем; не допустить продвижения русских на юг от Амура; продолжить сбор пушнины с местного населения; расширить сферу влияния империи за счёт включения в неё земель в бассейне нижнего и верхнего течения Амура, а также введением прямого маньчжурского управления на вассальных территориях (где это было возможным).

Командование

В разное время русскими отрядами командовали следующие люди:

• 1649—1652 гг. — промышленник Ерофей Павлович Хабаров.
• 1653—1658 гг. — Онуфрий Степанов.
• 1658 г. — Клим Иванов.
• 1659—1660 гг. — Артемий Петриловский.
• 1666—1670 гг. — пятидесятник Никифор Романович Черниговский.
• 1685—1686 г. — воевода Алексей Ларионович Толбузин.
• 1686—1687 гг. — капитан Афанасий Иванович Бейтон.
• 1685—1689 гг. — нерчинский воевода Иван Евстафьевич Власов.
• 1688 г. — ссыльный гетман Малороссии Демьян Игнатьевич Многогрешный.

Командование цинскими войсками и войсками вассальных владений осуществляли:

• 1649—1650 гг. — даурский князь Лавкай, даурский князь Шилгиней.
• 1651 г. — даурский князь Гуйгудар.
• 1652 г. — маньчжурские военачальники Хайсэ и Сифу.
• 1652—1658 гг. — Нингутинский амбань-чжангинь Шархуда с помощниками Нихали и Хайтэ.
• 1654 г. — корейский пёнма уху Пён Гып (командовал отрядом из 100 стрелков в битве на р. Сунгари)
• 1655 г. — маньчжурский военачальник Мингардари (командовал осадой Кумарского острога)
• 1658 г. — корейский пёнма уху Син Ню (командовал отрядом из 200 стрелков в решающей битве с казаками)
• 1659-… гг. — Нингутинский амбань-чжангинь Бахай (сын Шархуды).
• 1688 г. — монгольский Тушэту-хан Очир Сайн хан (Чихуньдорж) (организовал нападение на русские владения в Забайкалье, осадив Селенгинский острог).
• 1682—1689 гг. — маньчжурские военачальники Пэнчунь, Лантань, Сабсу, Бандарьша и другие (Албазинские войны).

Территория военных действий

Бассейн верхнего и среднего Амура, низовья Сунгари, южное Забайкалье между реками Нерча и Селенга.

Периодизация русско-цинских конфликтов (1649—1689 гг.)

В 1649—1650 годах на верхний Амур пришел отряд Е. П. Хабарова и основал зимовье напротив даурского укрепленного городка Албазин. В 1651 году отряд взял ряд даурских и дючерских крепостей, в том числе Албазин.

24 марта 1652 года к Ачанскому острогу подошёл манчжурский отряд из 600 человек, пришедший на помощь ачанам и дючерам. Отряд из 200 казаков Е. П. Хабарова нанёс поражение соединенному войску маньчжуров и дючеров, по итогам битвы казаки потеряли 10 человек убитыми и 78 ранеными, китайцы потеряли 676 человек. В результате этой битвы китайские командующие Хайсэ и Сифу были отстранены от командования. Руководство китайскими войсками взял на себя Шархуда.

В 1653 году русские отряды продвинулись на средний Амур и начали собирать дань с гиляков. Остерегаясь нового сражения с казаками, Шархуда намеревался лишить их продовольственной базы, предложив земледельческим народам дауров и дючеров переселяться с Амура на Сунгари. В 1654—1657 гг. Цины эвакуировали население бассейна среднего Амура и низовьев Сунгари в район Нингуты, оставив Приамурье почти безлюдным.

Вскоре русские действительно столкнулись с нехваткой хлебных запасов, которые они ранее успешно взимали с местного населения. Осенью 1653 года назначенный командующим казачьим отрядом после отстранения Хабарова пушкарский десятник Онуфрий Степанов повел своё войско вверх по Сунгари, где собрал продовольствие у местных дючер, после чего отправился на зимовку в низовьях Амура. В июне 1654 года отряд Степанова снова пытался спуститься вниз по реке для захвата продовольствия, однако их встретило войско манчжуров и их союзников под командованием Шархуды и корейского военачальника Пён Гыпа. Русским удалось победить вражескую речную флотилию, однако в конечном счете казаки потерпели поражение и были вынуждены отступить от реки Сунгари, что привело к голоду среди русских.

В начале ноября 1654 года отряд Степанова вместе с пришедшим из Забайкалья отрядом Петра Бекетова и другими русскими группами основали на речном острове при впадении реки Кумары (Хумаэрхэ) укрепленное зимовье Усть-Кумарский острог, откуда собиралась дань с местного населения. 13 марта 1655 года соединенное войско приамурских племен и маньчжурских воинов под командованием Мингардари подошло к острогу и взяло его в осаду. Казакам удалось отбить все атаки и 4 апреля осада была снята. В июне 1655 года русские войска покинули острог из за нехватки продовольствия.

В течение нескольких лет русские продолжали плавать по Амуру и его притокам, добывая ценную пушнину и останавливаясь только на временные зимовки в разных местах. В мае 1658 года отряд Степанова вышел на соединение с отрядом Афанасия Пашкова, но в устье реки Сунгари был атакован маньчжурско-корейской флотилией под командованием Шархуды и Син Ню. Большая часть казаков погибла в бою, включая самого Онуфрия Степанова. Выжившие казаки числом около 65 человек сумели уйти через горы в Якутию. Узнав о поражении, Пашков отказался от планов создания острога на Амуре и целиком занялся обустройством Нерчинска. В 1659—1660 годах маньчжурские войска Бахая завершили разгром и вытеснение казаков с Амура.

В 1666 г. на верхнем Амуре отряд (64 человека) пятидесятника Никифора Романовича Черниговского восстановил крепость Албазин и возобновил сбор дани.

В 1670 г. Из Нерчинска в Пекин было направлено посольство, которое договорилось с маньчжурскими властями о взаимном соблюдении перемирия и об отказе от вторжений на контролируемые Россией и Цинами территории. По умолчанию под русской зоной контроля понимались левые притоки верхнего Амура. В район Албазина начали прибывать русские переселенцы, они строят в окрестностях 20 слобод и монастырь.

В 1674 г. маньчжуры основали на р. Сунгари крепость Гирин.

В мае 1676 г. в Пекин из Москвы прибыл российский посол Николай Гаврилович Спафарий. Переговоры зашли в тупик из-за унизительных для российской стороны процедур во дворце императора Сюань Е. Посольство вернулось в Россию без результата.

В 1684 году появилось Албазинское воеводство, в Албазин официально был назначен воевода с титулом «Албазинский».

В июне 1685 года цинские войска осадили Албазин. На помощь воеводе Алексею Толбузину шли русские подкрепления, но они опоздали. После отражения первого штурма выяснилось, что возможности обороны полностью исчерпаны и воевода Толбузин согласился с требованием казаков сдать крепость. Цинское командование настаивало на уходе русских в Якутск, считая, что Нерчинск также находится на маньчжурских землях. Однако Толбузину удалось настоять на отступлении вверх по Амуру. 26 июня 1685 года русские беспрепятственно покинули город и двинулись на запад. Маньчжуры сожгли Албазин, но не уничтожили посеянные поля. В августе русские войска вернулись и восстановили крепость.

17 апреля 1686 года император Канси дал полководцу Лантаню указания по ведению военной кампании: взять Албазин, но на этот раз не разрушать его, а укрепить как базу для дальнейшего наступления на Нерчинск. В июне цинские войска осадили Албазин, но гарнизон отбил все штурмы. Общим счетом цинские войска потеряли 2,5 тысячи человек. Однако в Албазине распространилась цинга, и к декабрю в Албазине оставалось в живых всего 150 казаков, из которых только 45 могли нести караульные службу, остальные «оцынжали» и лежали больными.

31 октября в Пекин прибыли русские послы Никифор Венюков и Иван Фаворов, с предложением заключить перемирие. Цинские власти согласились и выслали в Албазин казаков из свиты русских послов с инструкциями для его гарнизона. Император Сюань Е также известил свои войска под Албазином о начале перемирия.

В мае 1687 года осада Албазина была снята, однако после этого цинские войска еще дважды сжигали посевы вокруг Албазина.

В январе—марте 1688 года союзное Цинам монгольское войско Тушэту-хана Чихуньдоржа осадило Селенгинский острог. По всей контролируемой русскими территории Бурятии были разосланы письма с требованием собрать вооружённых бурят и выслать их на выручку Головину. К нему было прислано ополчение из братских людей Идинского, Балаганского, Иркутского, Верхоленского, Тункинского острогов. Вследствие этого подкрепления, а также большой нехватки огнестрельного оружия, монгольское войско отступило.

Окончание русско-цинских конфликтов

26 июля к Нерчинску подошло цинское войско (около 5000 человек). Гарнизон Нерчинска составлял 2500 стрельцов и казаков, а также 300 вооружённых ясачных тунгусов князя Катаная Гантимурова, действовавшего в окрестностях Нерчинска. 7 августа 1689 г. в Нерчинск из Москвы прибыл полномочный посол России и наместник Сибири окольничий Федор Алексеевич Головин. В цинской делегации, которую возглавляли Сонготу и Дун Гоган, переводчиками и советниками состояли иезуиты Перейра и Жербильон. Переговоры проходили в условиях постоянного психологического давления со стороны Цинов. В результате после военной демонстрации, мастерски проведенной цинским военачальником Лантанем под стенами острога, неопытный в дипломатических делах Головин согласился на предложения цинской стороны. 29 августа был подписан мирный договор, по которому граница устанавливалась по рекам Аргунь и Горбица, далее по Становому хребту до реки Уды. Албазин должен был быть уничтожен, но в то же самое время расширение цинского присутствия в регионе также не предусматривалось, местное население считалось подданными императора Цин.

См. также

• Китайская колонизация Маньчжурии
• Китайцы в Сибири

Литература

• Алексеев А. И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки. До конца XIX в. — М. Наука, 1982. — 288 с.: ил.
• Исторические акты о подвигах Ерофея Хабарова на Амуре в 1649—1651 гг. // Сын Отечества. СПб., 1840, Кн. 1.
• Кабанов П. И. Амурский вопрос. — Благовещенск, 1959. — 256 с.
• Русско-китайские отношения 1689—1916. Официальные документы, М., 1958.
• Русско-китайские отношения в XVII веке: Материалы и документы в 2-х томах. М., 1969—1972.
• Артемьев А. Р. История и археология Албазинского острога // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII—XIX вв. (историко-археологические исследования). Владивосток, 1995. Т. 2.
• Бахрушин С. В. Казаки на Амуре. Ленинград, 1925.
• Беспрозванных Е. Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений. XVII — середина XIX в. М., 1983.
• Мясников В. С. Империя Цин и русское государство в XVII веке. М., 1980.

Отрывок, характеризующий Русско-цинский пограничный конфликт (1649—1689)

Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.