Сетон, Мария
| Мария Сетон | |
| англ. Mary Seton | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: | |
| Мать: |
Мария Пиерис |
Мария Сетон (англ. Mary Seton; 1542 — 1615, Реймс) — одна из четырёх фрейлин королевы Шотландии Марии I; позже монахиня монастыря Сен-Пьер-Ле-дам в Реймсе.
Содержание
Биография
Мария родилась в семье Джорджа Сетона, 6-го лорда Сетона и его жены Марии Пиерис, французской фрейлины Марии де Гиз, супруги шотландского короля Якова V. Ещё в раннем детстве Мария, вместе с тремя другими девочками аналогичного происхождения, стала фрейлиной юной королевы Марии. Четыре юных фрейлины стали известны как «Четыре Марии»: Мария Сетон, Мария Флеминг, Мария Битон и Мария Ливинстон[1]. Все они, за исключением Флеминг, были выбраны Марией де Гиз за их франко-шотландское происхождение. Четыре Марии сопровождали Марию Стюарт во Францию, где она вышла замуж за дофина Франциска. Сетон была единственной из «четырёх Марий», не бывавшей замужем и остававшейся с королевой после возвращении в Шотландию и после ареста в Англии.
В сентябре 1561 года после торжественного въезда в Эдинбург, Мария Стюарт отправилась во дворец Линлитгоу, а четыре Марии, в сопровождении дяди королевы, великого приора Мальты, Франсуа Лотарингского, отправились на запад в Данбар, по пути остановившись в доме брата Марии Сетон, Джорджа. Здесь Франсуа де Гиз расстался с Мариями и вернулся домой через Берик-апон-Туид и Ньюкасл-апон-Тайн[2][3]. Мария Сетон сопровождала пленённую королеву Марию в Эдинбург после поражения той в битве при Карберри Хилл. Именно Сетон помогла королеве бежать в Англию после её поражения в битве при Лангсайде: Сетон, переодевшись в одежду королевы Марии, стояла у окна в замке Лохлевен, в то время как сама Мария уплывала с острова, на котором стоял замок, на маленькой лодке.
Роль и талант Марии Сетон, как личного парикмахера Марии Стюарт, была в подробностях описана сэром Френсисом Ноллисом, охранявшим королеву в замке Карлайл, в его письме к Уильяму Сесилу от 28 июня 1568 года. Мария Стюарт говорила Ноллису, что Сетон была звездой женских голов и волос в любой стране[4].
Изначально в Англии Мария Сетон была предоставлена сама себе в комнате с двумя кроватями, одна из которых предназначалась её горничной или «леди» Джанет Спиттелл. Кроме того, при Марии остался слуга Джон Дамфрис[5]. В марте 1569 года граф Шрусбери отмечал, что королева Мария сидит и шьёт в комнате его жены Бесс из Хардвика в замке Татбери в сопровождении Марии Сетон и леди Ливинстон[6].
В августе 1570 года мать Марии, Мария Пиерис, леди Сетон, находившаяся в замке Блэр, узнала о болезни дочери и написала из Данкелда королеве Марии, может ли она вернуться домой[7]. Письмо было перехвачено, а саму леди Сетон заключили в тюрьму в Эдинбурге. В октябре королева Елизавета, узнав о том, что Мария Пиерис была арестована и будет изгнана из Шотландии только за то, что написала письмо дочери и королеве, приняла меры, чтобы регент Леннокс узнал, что Елизавета не считает это хорошим делом. Леди Сетон была особождена до вмешательства королевы Елизаветы, пообещав больше не писать королеве Марии[8][9].
Когда в сентябре 1571 года королева Мария была перевезена в замок Шеффилд, Сетон было разрешено её посещать, однако слуге Сетон, Дамфрису, доступ был закрыт и он вынужден оставаться в городе. Джанет Спиллетт была отправлена обратно в Шотландию[10]. При Марии осталась старая шотландка, которая была отправлена в Шотландию в апреле 1577 года[11].
В Шеффилде в ноябре 1581 года Роберт Бил расспросил Марию о недавней болезни королевы Марии, которая началась внезапно. Сетон сказала, что не видела прежде королеву такой больной и что болезнь причиняет ей адские боли, особенно в бедре и ноге. Королева потеряла аппетит и сон, и, по мнению Сетон, так не могло долго продолжаться[12]. Мастер домашнего хозяйства королевы Марии, Эндрю Битон, собирался жениться на Марии Сетон, но так как она дала обет безбрачия, он поехал в Париж, чтобы получить диспенсацию. Эндрю умер во время этой поездки[13].
Где-то около 1585 года Мария Сетон ушла со службы шотландской королевы в Англии и отправилась в монастырь Сен-Пьер-ле-Дам в Реймсе, где настоятельницей была Рене де Гиз, сестра Марии де Гиз и тётя королевы Марии. Сетон написала письмо Марии, графине Шрусбери 22 февраля 1608 года, сообщив, что правая рука её парализована; письмо было написано на французском, поскольку после 20 лет жизни в монастыре Мария подзабыла английский. Она написала, что она послала другие письма к графине и леди Арабелле Стюарт[14]. Мало что известно о её последних годах в Сен-Пьер-ле-Дам, кроме того, что было написано Джеймсом Мейтландом, сыном Уильяма Мейтланда и Марии Флеминг. Мейтланд посетил монастырь и нашёл Сетон, живущей в бедности и страдающей от ухудшения состояния здоровья. Он жаловался на это своей семье и сыну королевы Марии, королю Якову, но нет никаких доказательств, получил ли он ответ. После оглашения завещания оказалось, что Мария Сетон была весьма богата[13].
Мария Сетон умерла в монастыре в 1615 году.
Напишите отзыв о статье "Сетон, Мария"
Примечания
- ↑ Fraser, Antonia. Mary Queen of Scots. — London: Weidenfeld and Nicolson, 1994 [1969]. — С. 31-32. — ISBN 978-0-297-17773-9.
- ↑ // Calendar State Papers Foreign, Elizabeth. — 1866. — Т. 4/6, № 488/631. — С. 1561-1562.
- ↑ // CSP Scotland. — 1898. — Т. 1, № 1018. — С. 552.
- ↑ // Calendar of State Papers Scotland. — 1900. — Т. 2, № 720. — С. 447-448.
- ↑ 'Johne Dumfries', 'Janet Spittell' // Calendar of State Papers Scotland. — 1903. — Т. 3, № 732. — С. 565-566.
- ↑ // Calendar of State Papers Scotland. — 1900. — Т. 2, № 1022. — С. 632.
- ↑ Madame «Pyeres» // Calendar State Papers Scotland. — 1903. — Т. 3. — С. 313-315.
- ↑ // Calendar of State Papers Scotland. — 1903. — Т. 3, № 543. — С. 410.
- ↑ A Diurnal of Remarkable Occurents in Scotland. — Bannatyne Club, 1833. — С. 185-186.
- ↑ // Calendar of State Papers Scotland. — 1903. — Т. 3, № 930. — С. 691.
- ↑ // Calendar State Papers Scotland. — 1907. — Т. 5, № 249. — С. 227-228.
- ↑ // Calendar State Papers Scotland. — 1910. — Т. 6, № 85. — С. 91.
- ↑ 1 2 Duncan, Thomas The Queen's Maries // Scottish Historical Review. — July 1905. — Т. 2, № 8. — С. 369.
- ↑ HMC 58, Manuscripts Marquess of Bath / ed. Dynfnallt Owen. — London: HMSO, 1980. — Т. 5. — С. 133-134.
Литература
- Duncan, Thomas The Queen's Maries // Scottish Historical Review. — July 1905. — Т. 2, № 8. — С. 363–371.
- Seton, George. A history of the family of Seton during Eight Centuries. — Edinburgh, 1896. — Т. 2.
- Antonia Fraser. Mary, Queen of Scots. — New York: Dell Publishing Co., 1971.
Ссылки
- [www.nwlink.com/~scotlass/thefour.htm The four Marys: the Biography]
- [www.saintandrewsguild.com/Beaton.htm St Andrews: Noble order of Royal Scots]
Отрывок, характеризующий Сетон, Мария
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
