Сказки Гофмана (фильм)
| Сказки Гофмана | |
| англ. Jacques Offenbach's The Tales of Hoffmann | |
 | |
| Жанр |
музыкальный фильм |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Майкл Пауэлл |
| Автор сценария |
Э.Т.А. Гофман (первоисточник) |
| В главных ролях |
Роберт Рансвилль |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Хореограф | |
| Кинокомпания |
The Archers |
| Длительность |
128 минут |
| Сборы | |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
Сказки Гофмана (исходное британское название англ. Jacques Offenbach's The Tales of Hoffmann) — британский художественный фильм-мюзикл, снятый в 1951 году режиссёрами Майклом Пауэллом и Эмерихом Прессбургером по мотивам оперы Жака Оффенбаха на основе произведений Э. Т. А. Гофмана. В фильме снимались звёзды балета Мойра Ширер, Людмила Черина, Леонид Мясин и Роберт Хелпман, знаменитый тенор Роберт Рансвилль, а также балетмейстер Фредерик Аштон, который и создал всю хореографию. Большинство съемочной группы, включая режиссёров и актёров, участвовало ранее в создании фильма «Красные Башмачки» (1948). Фильм полностью снят на английском языке, хотя оригинальная опера была на французском.
Содержание
Сюжет
Сюжет фильма достаточно близко следует опере Оффенбаха, с небольшими изменениями. История разворачивается в Нюрнберге начала XIX столетия. Молодой поэт Гофман рассказывает студентам и своему другу Никлаусу, пирующим в таверне Лютера, истории о трех своих возлюбленных. Каждая из которых олицетворяет собой его пассию — балерину Стеллу, в которую также влюблен городской советник Линдорф.
Акт 1: «Олимпия»
В этом акте Гофман влюбляется в механическую куклу Олимпию, созданную изобретателем Спаланцани и оптиком Коппелиусом. Коппелиус продает Гофману волшебные очки, в которых неживые предметы кажутся живыми, и в которых Гофман видит Олимпию живой и привлекательной. Коппелиус требует плату за глаза куклы, и Спаланцани дает ему чек на лопнувший банк. На балу, устроенным Спаланцани, Гофман признается Олимпии в любви, но случайно выводит из строя её механизм. Она ломает очки поэта и пытается убежать, но на неё нападает разъяренный Коппелиус. Он, вместе с попытавшимся спасти Олимпию Спаланцани, разрывает куклу на куски, к ужасу Гофмана.
Акт 2: «Джульетта»
Гостя в Венеции, Гофман встречает куртизанку Джульетту, которой покровительствует демонический колдун доктор Дапертутто. Он приказывает Джульетте похитить для него отражение Гофмана, как она похитила тень её любовника Питера Шлемиля. Джульетта убеждает Гофмана что она — его любовь, пока Дапертутто крадет у него отражение в большом зеркале. Увидев поэта и Джульетту вместе, Шлемиль зовет Гофмана на дуэль, где поэт успешно убивает его при помощи Дапертутто, и забирает у него ключ от будуара куртизанки. Но когда Гофман возвращается, он видит что Джульетта уплыла в гондоле, в объятиях демона.
Акт 3: «Антония»
После долгих поисков, Гофман находит свою возлюбленную Антонию, уединенно живущую со своим отцом Креспелем и глухим слугой Францем на греческом острове. Антония — дочь известной певицы, которая получила от матери странную болезнь, убивающую её во время пения. К Креспелю приходит инфернальный доктор Миракль, утверждающий, что если Антония попробует петь, то умрет. Подслушавший их разговор Гофман передает его Антонии, и вместе они клянутся навсегда отказаться от музыки и карьеры. Когда Антония остается одна, появляется Миракль и с помощью магии вызывает дух матери Антонии. Антония начинает петь вместе с ним, пока не падает мертвой на глазах у Гофмана и Креспеля.
В таверну Лютера приходит Стелла, чтобы встретить Гофмана, но находит его окончательно захмелевшим и потому уходит вместе с появившемся Линдорфом. Злой рок, преследовавший поэта в его сказках, сбылся в реальной жизни.
В ролях
- Мойра Ширер — Стелла / Олимпия (поёт Дороти Бонд)
- Энн Эйерс — Антония
- Людмила Черина — Джульетта (поёт Маргерита Гранди)
- Роберт Раунсвилл — Гофман
- Роберт Хелпман — Линдорф / Коппелиус / Дапертутто / доктор Миракль (поёт Брюс Даргавел)
- Памела Браун — Никлаус (поёт Моника Сиклер)
- Леонид Мясин — Спаланцани / Шлемиль / Франц (поёт Грэм Клиффорд)
- Фредерик Аштон — Кошениль / Крошка Цахес (поёт Мюррей Дикки)
Номинации и награды фильма
4-й Каннский кинофестиваль (1951)
- Участие в конкурсной программе
- Специальный приз за адаптацию музыкального произведения в художественный фильм
1-й Берлинский кинофестиваль (1951)
- «Серебряный медведь» за лучший мюзикл — Майкл Пауэлл, Эмерих Прессбургер
24-я церемония вручения наград премии «Оскар» (1952)
- Номинация в категории «Лучшая работа художника-постановщика в цветном кинофильме» — Хайн Хекрот
- Номинация в категории «Лучший дизайн костюмов в цветном кинофильме» — Хайн Хекрот
Напишите отзыв о статье "Сказки Гофмана (фильм)"
Примечания
Ссылки
- The Tales of Hoffmann (англ.) на сайте Internet Movie Database
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья The Tales of Hoffmann (film) (англ.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Сказки Гофмана (фильм)
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.
Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
