Красные башмачки (фильм, 1948)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Красные башмачки
The Red Shoes
Жанр

драма
мелодрама
музыкальный фильм

Режиссёр

Майкл Пауэлл
Эмерих Прессбургер

Продюсер

Майкл Пауэлл
Эмерих Прессбургер

Автор
сценария

Майкл Пауэлл
Эмерих Прессбургер

В главных
ролях

Антон Уолбрук
Мойра Ширер
Мариус Горинг

Оператор

Джек Кардифф

Композитор

Брайан Исдейл

Хореограф

Роберт Хелпман
Леонид Мясин

Кинокомпания

Pinewood Studios

Длительность

133 мин.

Страна

Великобритания Великобритания

Год

1948

IMDb

ID 0040725

К:Фильмы 1948 года

«Красные башмачки» (англ. The Red Shoes) — британский художественный фильм о мире балета, снятый в 1948 году по собственному сценарию режиссёрами Пауэллом и Пресбургером. Примерно 20 минут экранного времени занимает «рассказ внутри рассказа» — модернистский балет на сюжет сказки Андерсена «Красные башмаки». Роли в фильме исполняют мастера классического танца — Мойра Ширер, Леонид Мясин, Роберт Хелпман и Людмила Черина. Фильм «Красные башмачки» считается вершиной творчества тандема Пауэлл-Пресбургер и одним из наиболее значительных свершений в истории британского кино[1][2].





Сюжет

Сюжет фильма вдохновлён историей взаимоотношений Сергея Дягилева и начинающей британской балерины Дианы Гулд (впоследствии жены Иегуди Менухина). Место Дягилева в фильме занимает Борис Лермонтов — одержимый искусством импресарио (как подразумевается, нетрадиционной сексуальной ориентации[1]). Для самореализации ему нужна такая балерина, которая поставит крест на своей личной жизни, сублимируя на сцене свой нереализованный творческий потенциал.

Именно такой представляется ему юная Вики Пейдж. В театре Монте-Карло Лермонтов ставит насыщенный мистикой и экспрессионизмом балет «Красные башмачки» о том, как страсть к танцу становится причиной смерти балерины. Пейдж в главной роли производит фурор в балетном мире. Всё начинает рушиться, когда она влюбляется в автора музыки к балету — даровитого композитора Джулиана Крастера. Вне себя от бешенства, Лермонтов требует, чтобы Крастер покинул труппу. Вики уезжает вместе с ним.

Проходит время. Понимая, что балет — её призвание, Вики не может жить без танца. Втайне от мужа она приезжает в Монте-Карло. Лермонтов убеждает её ещё раз выйти на сцену в «Красных башмачках». Перед началом спектакля в театр прибывает Крастер. Героиня разрывается между жаждой танца и любовью к мужу. Лермонтов и Крастер — словно двойники — требуют от неё сделать окончательный выбор в пользу одного из них. Разрываемая противоположными чувствами, Вики теряет голову и, выскочив из театра на ярко-красных пуантах, бросается под поезд. Её последние слова: «Снимите с меня красные башмачки».

В ролях

Работа над фильмом

Прессбургер начал работать над сценарием «Красных башмачков» в 1934 г. по просьбе самого влиятельного британского кинодеятеля довоенного времени — Александра Корды[1]. Они планировали перенести на экран историю безумия великого Нижинского, чью личную жизнь пытался контролировать властный Дягилев. Главную женскую роль Корда планировал отдать своей жене Мерл Оберон. Предполагалось, что роль Нижинского исполнит сменивший его в театре Дягилева и в его спальне Леонид Мясин.

С началом Второй мировой войны ввиду недостатка финансирования и развода Корды с Оберон проект был свёрнут[1]. После войны Прессбургер выкупил у Корды все права на него и написал новый сценарий в духе викторианского бестселлера Джорджа Дюморье про шаманствующего гипнотизёра Свенгали и покорную его воле певицу Трильби.

По словам Пауэлла, на роль Лермонтова требовался актёр нетрадиционной сексуальной ориентации с бесовской жилкой, способный сыграть свою роль и страстно и убедительно[1]. Режиссёрам такой актёр был известен — их талисманом считался австриец Антон Уолбрук. По мнению Дэйва Кера, Уолбрук наиболее мощно воплотил встречающуюся во многих лентах британского тандема фигуру зловещего шамана-волшебника[3].

Значительная часть съёмок проходила на Лазурном берегу (в частности, на вилле Леопольда). Балет «Красные башмачки», вставленный в середину фильма, Паэулл и Прессбургер считали своим лучшим достижением[4] и не скупились на дорогостоящие художественные эффекты. Однако финансировавшая съёмки студия Pinewood во главе с Артуром Рэнком была обеспокоена превышением сметного бюджета и оценивала прокатные перспективы фильма весьма скептически[4].

Триумф

Британская публика не обратила на фильм большого внимания, а кинокритики разнесли его в пух и прах как нечто совершенно оторванное от реальности[4][5]. Однако в Америке «Красные башмачки» были приняты с восторгом. Некоторые кинотеатры Нью-Йорка не снимали фильм с проката на протяжении почти двух лет. Фильм впервые открыл для многих рядовых американцев, уставших от тягот войны и депрессии, далёкий и красочный мир классического балета[6]. По воспоминаниям Пауэлла, обеспеченные американки считали своим долгом показать его своим дочерям, дабы пробудить в них интерес к «высокому искусству»[5].

На фоне поточной кинопродукции для широкой публики вроде вестернов и нуаров фильм воспринимался как глоток «подлинного искусства» из Европы, и притом искусства, имеющего мало общего с популярным в те годы итальянским неореализмом. Продуманная Мясиным танцевальная вставка в технике mise en abyme не только сплетала воедино судьбы всех персонажей, но и пыталась заглянуть в подсознание главной героини. Музыка, танец и оригинальное художественное решение соединились на киноэкране в ритуально-сновидческом действе, которое сравнивали с «Весной священной» Стравинского[4].

Под впечатлением от успеха в Нью-Йорке студия Universal в 1951 году выпустила «Красные башмачки» в общенациональный прокат. Лента Пауэлла и Прессбургера выдвигались на «Оскар» в 5 номинациях (включая «лучший фильм») и победила в двух. Почти 40 лет ни один британский фильм не мог сравниться с «Красными башмачками» по кассовым сборам в США[5]. Среди любителей балета картина стала культовой[3]. Богема по обе стороны Атлантики в подражание Лермонтову стала носить тёмные очки, причём даже в пасмурную погоду (как герой Мастроянни в «Сладкой жизни»)[1].

Влияние «Красных башмачков» на развитие американского киномюзикла называют революционным[6]. Прежде чем приступить к экранизации «Американца в Париже», Джин Келли заставил свою съемочную группу 15 раз просмотреть фильм о Вики Пейдж[1]. После этого в голливудские мюзиклы пришла мода на продолжительные танцевальные номера полуабстрактного свойства (классический пример — в финале «Поющих под дождём»). Множество отсылок к «Красным башмачкам» содержит поставленный в 1975 году на Бродвее мюзикл «Кордебалет».

Реставрация

В 2008 г. Британским институтом кино под патронажем Мартина Скорсезе была выполнена скрупулёзная и дорогостоящая реставрация «Красных башмачков». Премьера отреставрированной версии состоялась на Каннском кинофестивале 2009 года. DVD-версию подготовила компания Criterion. Скорсезе называет «Башмачки» одним из лучших примеров использования цвета в истории кино и относит к числу своих любимых фильмов[7]. Он проводит неожиданную, на первый взгляд, параллель между «Красными башмачками» и «Бешеным быком»: оба фильма — о беззаветной преданности своему делу и о том, как профессия меняет личность главного героя[7]. Режиссёра особенно восхищает сумрачность британского текниколора и характерная для него неестественность красок: «изумительный грим около глаз и такая красная, красная помада… это так прямолинейно!»[7] Другие известные почитатели фильма в Голливуде — Брайан Де Пальма и Фрэнсис Форд Коппола[8].

Мнения критиков

  • «Неотразимая аллегория разрушительного влияния искусства на мастера и на актёров, которые должны подавлять свои чувства, подчиняя свою волю режиссёрской (и в этом есть сексуальный подтекст), — аллегория, которая перерастает в изображение то ли психического расстройства, то ли бесовской одержимости» (Питер Брэдшоу, The Guardian)[9].
  • «Смешивая искусство импрессионистов и кино экспрессионистов, размывая различия между кино и театром, телом и камерой, реальностью и сновидением, заимствуя в равной степени у классиков и авангардистов, балет в центре фильма представляет собой последовательность образов абсолютной, бесшабашной трансцендентности» (TimeOut)[10].
  • «Это фильм, который проникает в тёмные глубины нашего воображения — поочерёдно опасные, восхитительные, абсурдные, пылкие и пугающие. Красные туфельки сочатся мрачной образностью женской созидательности и сексуальности (менструация, дефлорация)» (Шарлотта Хиггинс, The Guardian)[11].

Другие версии сюжета

Напишите отзыв о статье "Красные башмачки (фильм, 1948)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 [www.criterion.com/current/posts/1518-the-red-shoes-dancing-for-your-life The Red Shoes: Dancing for Your Life — From the Current — The Criterion Collection]
  2. [www.criterion.com/films/233-the-red-shoes The Red Shoes (1948) — The Criterion Collection]
  3. 1 2 [www.chicagoreader.com/chicago/the-red-shoes/Film?oid=1624268 The Red Shoes | Chicago Reader]
  4. 1 2 3 4 [www.criterion.com/current/posts/51-the-red-shoes The Red Shoes — From the Current — The Criterion Collection]
  5. 1 2 3 [www.allrovi.com/movies/movie/the-red-shoes-v40734 The Red Shoes — Cast, Reviews, Summary, and Awards — AllRovi]
  6. 1 2 [www.bfi.org.uk/sightandsound/feature/49560 BFI | Sight & Sound | Seeing red: restoring The Red Shoes]
  7. 1 2 3 [www.timeout.com/film/features/show-feature/9302/Martin_Scorsese_discusses-The_Red_Shoes-.html Martin Scorsese discusses 'The Red Shoes' with Time Out Film — Time Out London]
  8. [www.kommersant.ru/doc/1407607?stamp=634592080415457585 Ъ-Власть — Тайная история европейского кино]
  9. [www.guardian.co.uk/film/2009/dec/10/the-red-shoes-film-review The Red Shoes | Film review | Film | The Guardian]
  10. [www.timeout.com/film/reviews/76525/the-red-shoes.html The Red Shoes Review. Movie Reviews — Film — Time Out London]
  11. [www.guardian.co.uk/film/filmblog/2011/nov/08/my-favourite-film-red-shoes My favourite film: The Red Shoes | Film | guardian.co.uk]
  12. [www.newyorker.com/online/blogs/newsdesk/2010/12/black-swan-in-red-shoes.html News Desk: Black Swan in Red Shoes : The New Yorker]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Красные башмачки (фильм, 1948)

– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.