Смит, Генри (Техас)

Генри Смит Henry Smith
Губернатор Техаса
Рождение:	20 мая 1788(1788-05-20) Кентукки, США
Смерть:	4 марта 1851(1851-03-04) (62 года) округ Лос-Анджелес, Калифорния, США
Отец:	Джэймс Смит
Мать:	Магдален Смит

Ге́нри Сми́т (англ. Henry Smith, 20 мая 1788 — 4 марта 1851) — был первым американским губернатором мексиканского Техаса, в начальный период революции.

Ранний период

Смит был десятым и последним ребёнком четы Джеймса и Магдален (девичья фамилия - Вудс) Смит из Кентукки. В 21 год он устраивается продавцом в Нэшвилле (Теннесси) и женится. Переезжая с места на место, он в конце концов заинтересовался земельными грантами выдававшимися мексиканским правительством и привёз свою семью в 1827 году в округ Бразориа, Техас. Там они обрабатывали свои земли, учились, исследовали местность и составляли её карту.

Увлекшись политикой, Смит участвовал и был ранен в битве при Веласко в 1832 году. Избранный алкальдом Бразории в 1833 году, он был одним из депутатов Техасской конвенции 1833 года. В 1834 году мексиканским правительством Смит был назначен политическим главой департамента Бразос.

Период революции

В течение 1835 года Смит становится лидером партии стремящейся к независимости Техаса, носившей имя Военной, или Партии Независимости. Эта партия встретилась с Партией Мира на съезде в 1836 году, называвшимся Консультацией. На нём обе партии решали стоит ли провозглашать независимость от Мексики немедленно, или нет. Убеждая общественность в необходимости незамедлительной декларации независимости, он помог подготовить органический закон служивший конституцией временному правительству. Смит был назван губернатором временного правительства, однако вскоре столкнулся в борьбе с конкурентами на этот пост, политическими и личными. Он распустил совет временного правительства, который в ответ объявил ему импичмент. Смит отказался оставить должность губернатора в пользу Джеймса Робинсона, но вопрос был решён заседанием Техасской конвенции 1836 года.

В первой администрации Сэма Хьюстона Смит служил казначеем. В дальнейшем он способствовал развитию техасского побережья Мексиканского залива и в 1840 году был избран в конгресс. По истечении срока полномочий он не получил никакой другой государственной должности. Примкнув к калифорнийской золотой лихорадке в 1849 году, он золота так и не нашёл и умер в лагере старателей в 1851 году.

Личная жизнь

В 1815 году Смит женился на Гарриет Джилет. У них было три сына: Уильям Ватт, и близнецы Джон Джилет и Джеймс Эванс. Когда они переехали в Миссури, в 1820 году, Гарриет умерла.

В 1822 году Смит женился на сестре Гарриет, Элизабете. Он неё у него было пять дочерей: Гарриет, Джейн, Сара, Эмили и Софрония. В 1827 году они перебрались в Техас, где Элизабет умерла от холеры в 1833 году.

В 1839 году он вновь женится на близнеце Элизабет — Саре. У них была дочь — Элизабет. Сара прожила до 1863 года, и умерла в Либерти, Техас.

Литература

• John Henry Brown. [books.google.com/books?id=XcQEAAAAYAAJ&dq=texas+governor+henry+smith&printsec=frontcover&source=web&ots=afaKM9tdrj&sig=thYctqfjSW2vo6SeMZxtrKbxa-E&pgis=1#PPA1,M1 Life and times of Henry Smith: the first American governor of Texas]. — A.D. Aldridge & Co., 1887. — 395 с.  (англ.)

Отрывок, характеризующий Смит, Генри (Техас)

Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.