Согдийцы
Согди́йцы — древний народ, населявший территорию Согдианы, располагающейся в долине реки Зерафшан — от современной Бухары (Узбекистан) до Худжанда (Таджикистан). Вместе с другими туранскими племенами и народами согдийцы были одними из предков современных узбеков[1], а наряду с другими историческими восточно-иранскими народами, являются также одними из предков современных таджиков[2]. По выражению советского востоковеда Бартольда В. В., согдийцев по своему торгово-культурному вкладу в регион можно назвать «финикянами Центральной Азии».
Согдийцы говорили на согдийском языке иранской ветви языков, родственном бактрийскому. Письменность была основана на арамейском алфавите (вязь с направлением письма справа налево, причём большинство гласных на письме не обозначалось). Долгое время согдийский язык был международным языком от Каспия до Тибета. Его письменность стала основой для уйгурского,тюркского, монгольского и манчжурского письма.
Позднее согдийский язык был вытеснен с территории Согдианы арабским, классичесским персидским (и его таджикским диалектом) и тюркскими языками.[2] Однако т. н. новосогдийский язык до сих пор находится в употреблении у малочисленной народности ягноба (по разным оценкам от 2 до 12 тысяч говорящих). Согдийцы выполняли торгово-посредническую функцию между двумя великими империями — Ираном и Китаем. Китайский путешественник Чжан Цянь, посетив Согдиану, писал:
Канцзюй (Согдиана) находится на расстоянии в 2000 ли (ок. 1000 км) к северо-западу от Давани (Фергана). Люди ведут кочевой образ жизни и обычаями своими напоминают юэчжи. У них 80 или 90 тыс. лучников на вооружении. Эта маленькая страна граничит с Даванью и признает независимость юэчжи.— «Ши цзи», гл. 123, «Повествование о Давани»
Согдийцы активно участвовали в торговле через Великий шёлковый путь, с его же помощью распространялся буддизм. Есть сведения, что производившееся в Согде оружие (в частности, кольчуги) экспортировалось в Китай и другие страны[3].
Согдийцев отличала терпимость к различным религиозным направлениям, представленным в их обществе (буддизм, манихеизм, несторианство, зороастризм). Основными источниками информации о согдийцах и их языке являются религиозные тексты, дошедшие до нашего времени.
В IV—VIII веках согдийцы доминировали в торговле между востоком и западом, их торговые колонии были найдены далеко за пределами Согда — в частности, на территории современного восточного Китая. Согдийский язык использовался в качестве лингва франка на большом протяжении Шёлкового пути и оставил следы в виде заимствованной лексики в персидском и ряде тюркских языков.
В 651 году арабы положили конец правлению Сасанидов в Персии, после чего двинулись в Мавераннахр (Mā warā 'l-nahr, «заречье»), как они называли согдийские земли за Амударьёй. Согдийцы долго сопротивлялись, но в 722 году были окончательно сломлены воинами хорасанского эмира Саида аль-Хараши. Они обманом выманили последнего из согдийских правителей — Деваштича — из крепости Муг, где тот, укрывшись с остатками воинов, вёл отчаянное сопротивление[4]. Впоследствии в регионе происходили восстания против арабских завоевателей (в частности, в 728—729 годах).
|
|
| |
| Согдийский воин по ахеменидским рельефам. | Согдийская мужская одежда Афрасиаб (Самарканд). | Согдийская женская одежда Афрасиаб (Самарканд). | Согдийская мужская одежда Пенджикент (Таджикистан). |
См. также
Напишите отзыв о статье "Согдийцы"
Примечания
- ↑ Древними предками У. были согдийцы, хорезмийцы, бактрийцы, ферганцы и сако-масагетские племена. slovari.yandex.ru/~книги/БСЭ/Узбеки/
- ↑ 1 2 [global.britannica.com/EBchecked/topic/581047/Tajikistan/214553/History#ref=ref599015 ENCYCLOPÆDIA BRITANNICA (англ.)]
- ↑ О вооружении Согда VII—VIII в. — «Сообщения Республиканского историко-краеведческого музея Таджикской ССР», вып. 1, Сталинабад, 1952. С. 61-67
- ↑ Согдийские тексты с горы Муг. Чтение, перевод, комментарий. Выпуск II. Юридические документы и письма. Чтение, перевод и комментарии В. А. Лившица. М., 1962.
Отрывок, характеризующий Согдийцы
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
